Чертова Кукла - Зеркало моей души [СИ]

Торчать в четырех стенах стало невмоготу, я выбралась на балкон, наблюдая, как город погружается в белую снежную пелену. Горячий чай с вишней согревал озябшие ладони, но и он не мог избавить от внутреннего холода. У меня мерзла душа.

Я отправила смс Диме, что он может забирать свои вещи, и снова отключила телефон. Трусливое поведение, но и на это было оправдание. По крайней мере, сегодня.

В двенадцать часов ночи я подошла к зеркалу, еще не зная, о чем говорить с Радой. В одном я была уверена точно: меняться больше нельзя, о чем и сказала ей снова.

— Это совпадение, малышка, — мягко ответила она. — Не надо бояться.

— К чему этот разговор, родная? Я больше просто не решусь.

— А тебе и не нужно.

В таком духе мы проговорили почти час, споря по каждой мелочи, чего давно уже не было. Однако разговор закончился на дружелюбной ноте, хотя от усталости меня так клонило сон, что подробности напрочь стерлись из памяти.

Видимо, я так и заснула в коридоре, возле зеркала. Потянувшись, с удивлением обнаружила, что лежу на полу, и, несмотря на мягкий ковер с высоким ворсом, тело болело от неудобной позы. Кое-как поднявшись, я пошла умываться и вдруг замерла посреди коридора: вещей Симакова не было. Когда он успел забрать их? Ключи от квартиры у него имелись, но зная его хоть немного, я с трудом представляла, что он удержится минимум от пары резких слов на прощание, а максимум — от некрасивой сцены.

Что ж, все было к лучшему. Именно этого я сейчас и хотела: одиночества и тишины.

Зайдя на кухню, я широко зевнула, включая чайник и щелкая пультом телевизора. Вместо привычного музыкального вещали новости, и я рассеяно начала листать каналы, пытаясь отыскать какой-нибудь неназойливый фон.

Чайник щелкнул; я налила заварки, кипятка и взобралась с ногами на стул, смотря невидящим взглядом в телевизор. Сделала глоток… и выплюнула обратно.

— Жасмин? — удивлению не было пределов, я терпеть не могла зеленый чай. Димка, что ли, вчера тут хозяйствовал? И ходил мимо, видя, как я на полу приютилась, точно сирота.

Распахнув кухонный шкафчик, обнаружила там несколько упаковок незнакомого чая. Открыла холодильник, сняла со сковородки крышку: вместо рыбы — мясо.

— Нет, нет, только не это, — я заглядывала во все углы, открывала шкафы, отказываясь верить в очевидное.

Грязно выругавшись, я подбежала к зеркалу и рявкнула:

— Рада, твою мать! — но тишина была ответом. Я тяжело дышала, и с ненавистью смотря на собственное лицо, на черные волосы, уложенные кудрями, на красный лак, на ажурное колкое белье под вырезом халата.

Это была не я, и я не хотела жить чужой жизнью. Да, там остались проблемы, разбитое сердце, предательство. Но при этом там были мои друзья, моя работа, отец.

Я заметалась по квартире, не зная, за что хвататься, и бормоча бессвязные ругательства. Взглянула на ладони — так и есть, крестообразный порез, свежий, глубокий. Как она могла сделать это без моего желания? Что было в этих чертовых дневниках бабушки?

И главное, почему? Почему ей понадобилась моя жизнь? У нас обеих было все, что нужно для счастья: любимая работа, собственное жилье, здоровье. За ней волочилось немыслимое число поклонников, свидания и встречи через день. В моем мире — парень, берущий женщин силой и не стесняющийся дать им по лицу.

Я замерла. А было ли все против ее воли? Могла ли Рада поддаться искушению?

Я хотела сказать «нет», но врать самой себе было бессмысленно. Могла.

Перетащив зеркало в спальню, я села напротив него. Рано или поздно она должна была появиться там. «Бахталэс», — твердила, словно завороженная, но отражение не менялось.

Чужой мир словно и сам пытался выгнать меня вон: на улице бушевала метель, за которой не было видно ближайших домов, головная боль стала не выносимой. Что же делать?

Только один человек мог поверить в то, что произошло. Отец всегда знал, что бабушкино зеркало — не просто предмет интерьера. Догадывался он и о том, с кем я общаюсь в чулане, но никогда не задавал вопросов, а я по-прежнему продолжала скрывать от него. Игра, в которой каждый действует согласно отведенной роли, зная сценарий наперед.

Мобильник Рады лежал на столе. Я набрала номер папы, молясь, чтобы он взял трубку. Насчитав десять долгих гудков, за время которых я уже отчаялась дождаться ответа, отец произнес коротко:

— Да, — и я расплакалась, поняв, что теперь мне есть к кому идти за помощью или советом.

— Папочка, ты дома?

— Тебе какое дело? — ответил он холодно и все внутри упало.

— Пап, мне помощь твоя нужна, — еще не понимая, продолжила, но отец резко оборвал:

— Я тебе сказал вчера, у меня больше нет дочери. Забудь этот номер.

Телефон щелкнул, разъединяя абонентов, и выскользнул из рук на ковер. Звук удара заглушил пушистый ворс, а я не могла пошевелиться, чтобы поднять его. Что она натворила здесь? Если даже родной отец отвернулся от нее. От меня?

Я подавила рвущееся желание броситься к зеркалу и заколотить по нему кулаками, вызывая эту дрянь на ответ.

Снова пикнул телефон, и я судорожно вцепилась в него, надеясь, что отец передумал. Мне нужно с ним увидеться и рассказать всю правду. Да, он не желает видеть Раду, но я — не она, я другой человек, и папа поймет это, обязательно.

Открыв сообщение, я непонимающее нахмурилась «Верни деньги, сука, иначе жить тебе до вечера».

— Какого?..

Договорить я не успела; послышался звон оконного стекла, и в квартиру влетел огромный камень, осыпая меня острым градом осколков. Я наклонилась, пряча голову рукой, не в силах даже закричать. Каждая минута, проведенная в Отражении, стоила мне миллиона умирающих нейронов, и сложно было представить, что ждет впереди, какой очередной сюрприз приготовила моя двойняшка. Еще страшнее было оттого, что сообщение, отправленное Раде, написал Дима.

… Долгое пребывание в квартире страшило. Я спрятала на всякий случай зеркало, боясь, что в следующий раз его могут разбить и мне придется коротать здесь свою, судя по обстоятельствам, недолгую жизнь. Запихнула вещи первой необходимости в сумку, переоделась в джинсы, натянула теплый свитер, ботинки, спортивную куртку, волосы спрятала под шапкой.

Прекрасно понимая, что каждый встреченный прохожий может оказаться врагом, надвинула пониже капюшон и отправилась к человеку, который стал моей последней надеждой.

В дневном свете вспомнить по памяти дом Ильи оказалось довольно просто. Был ли он сейчас у себя? Я готовилась к долгому ожиданию где-нибудь подальше от прохожих и машин, но удача впервые за день повернулась ко мне лицом: стоило нажать на звонок, как он почти сразу распахнул дверь, вытирая масло с рук мягкой тряпкой.

— Привет, — сказала тихо. Сазонов привалился плечом к косяку, словно подталкивая продолжить разговор, а я не знала с чего начать. Нервно теребила ручку сумки и не могла оторваться от его карих глаз, а язык словно онемел. Илья не торопил, но и помогать не собирался. Лицо серьезное, хмурое. На щеке темная полоса — след от сегодняшней работы, и мне хочется коснуться, стереть его.