Тесса Доун - Кровавая судьба

Тристан наклонился вперед и только тогда рассмотрел свои половые органы. Воздух покинул его легкие, и его лицо вытянулось. Ошеломленный и дезориентированный, он встретил пристальный взгляд Натаниэля. Открыл рот… но не издал ни звука.

Натаниэль наклонил голову.

— Не так ты планировал вечеринку, да? — его голос был словно лед: резкий, холодный, неумолимый. Он приблизил свое лицо к ликану. — Я говорил тебе, если ты хоть пальцем коснешься моей женщины, я сдеру с тебя кожу.

Вампир посмотрел на то, что держал в руке, и нахмурился с отвращением.

— Я полагаю, это подойдет.

И тогда он нагнулся, запрокинул голову Тристана назад, схватив за густую гриву волос, и погрузил свой кулак в раскрытый рот ликана, проталкивая его в горло, погружаясь все ниже, глубоко в полость груди, от натиска мышцы и сухожилия разрывались, а кости и суставы ломались… и кровь выстреливала фонтанами. А потом Натаниэль вытащил свою руку, потянув за сердце с такой грубой силой, что орган поддался так легко, словно был не больше, чем йо-йо на веревочке.

Последние слова Натаниэля сочились ядом.

— И я обещал, что вырву твое сердце через горло.

Тристан моргнул два или три раза, давясь собственной кровью, и медленно упал на землю кучей искалеченной плоти. Последнее, что он видел, — собственное бьющееся сердце и то, что осталось от его мужественности, свисающее с руки Натаниэля Силивази.

Джослин задохнулась и попыталась прикрыться. Несмотря на облегчение от спасения, ее первой реакцией было желание отползти подальше: Натаниэль внушал страх, и его вид, источающий такую власть, такой примитивный гнев, наполнял ее ужасом. Он угрожающе возвышался над ней, труп Тристана резко упал к его ногам, кровь капала вниз с рук, темные волосы развевались на ветру… длинное черное пальто облегало его сильное тело, как кожа пантеры. Мужчина был олицетворением власти и целеустремленности, ада и ярости. Удивительный в своем гневе, он выглядел ужаснее, чем она когда-либо видела.

— Джослин, — Натаниэль произнес ее имя с благоговением, — не бойся, любовь моя. Я никогда не причиню тебе боли.

Он нагнулся, чтобы отмыть кровь снегом, прежде чем взять ее на руки. А затем одним изящным движением преодолел расстояние до крыльца домика, распахнул дверь ударом ноги и внес ее внутрь.

Натаниэль оглядел гостиную, нашел тяжелое шерстяное одеяло и, накрыв Джослин, уложил на мягкий диван. Обхватив ладонями ее лицо, он нежно приподнял ее голову и прошептал, пристально вглядываясь в глаза:

— Святые боги… я никогда еще так не боялся. Ты ранена?

Красный в его глазах уступил место обсидиановому.

Джослин подняла левую руку, на которую напал Тристан, пытаясь выхватить сигнальную ракету; она выглядела плохо. Помимо многочисленных колотых ран, плоть была разорвана до кости, очевидно, сломанной в нескольких местах. Она была так поглощена нападением Тристана — и местью Натаниэля — что забыла о боли до этого момента.

— Тристан… — она поморщилась.

Натаниэль низко сердито зарычал.

— Я так сожалею, Джослин, — он взял ее руку, осторожно изучая раны.

Джослин боролась со слезами.

— Тебе не за что просить прощения. Это я ушла от тебя.

Она отвела взгляд.

Даже сейчас ей было трудно думать о том, как легко она отвернулась от него. Очевидно, что он не держал зла, и сделал все, чтобы вернуть ее… От этого было только хуже.

Натаниэль потянулся и нежно провел пальцами по ее щеке; его прикосновение походило на теплый бриз, мягкий и успокаивающий.

— Нет, любовь моя, ты сделала то, что любой в твоем положении сделал бы. И ты доверяла ему.

Джослин кивнула, ее глаза блестели. Внезапно события последних дней прорвались на свободу, как сквозь дамбу, и обрушились на нее — страх от увиденного в пещере с Валентайном, действительность того, что она принадлежала Натаниэлю, и как это отразится на ее будущем, предательство друга и напарника, попытка изнасилования и боль в руке. Она хотела быть сильной; ненавидела свою уязвимость… особенно перед Натаниэлем. Но вес всего этого был слишком велик.

Слезы потекли рекой, ее грудь вздымалась от рыданий. Ее трясло, и она уткнулась головой в ладони, не в силах поднять свою израненную руку.

Натаниэль обхватил кисти Джослин и осторожно убрал их подальше от ее лица. Крепко обняв, он прижал ее ближе к своему сердцу, осторожно, пытаясь не задеть поврежденную руку. Его объятья были сильными и надежными. Внезапно теплый электрический импульс прошел по ее руке, и боль растаяла… как будто он просто забрал ее у нее.

— Meu iubit… — эти слова были просто шепотом. — Моя любимая, ты теперь в безопасности.

Он поцеловал ее лоб, а затем щеки, виски и веки. Он поймал ее слезы губами, а потом нежно приподнял подбородок, его горящий взгляд излучал столько тепла, и она подумала, что расплавится от нежности.

Джослин смотрела в его невероятно красивые глаза, замечая, как сияют зрачки, словно сверкающее полуночное небо. В их глубине таилась огромная сила, а от формы и совершенства его рта перехватывало дыхание: такие идеальные губы — приглашающие… безупречные.

Он смахнул ее слезы подушечками пальцев и наклонился ко рту. Она дрожала от предвкушения, пока греховно-красивый мужчина ласкал ее, как будто она была его миром.

А потом их губы встретились, и мир вокруг пошатнулся.

Его рот подчинял, дразня медленно и мучительно. Это было и поцелуем, и заявлением прав. Обещанием будущих жарких ночей… Клеймом его души, горящим в ней. И она поняла, что с этого момента принадлежит ему… полностью… безвозвратно. Он был прав с самого начала: она всегда принадлежала ему.

Когда Натаниэль отодвинулся, Джослин задыхалась. Он задел ее так глубоко, и это был только поцелуй. Что же, во имя всего мира, произойдет, если они когда-нибудь займутся любовью?

Натаниэль притянул ее к себе и просто держал.

— Если мы когда-нибудь займемся любовью? — его голос был хриплым дразнящим шепотом, отозвавшимся в ее сердце мягким звуком виолончели. — Когда, мой ангел. Когда мы займемся любовью.

Джослин опустила голову и поморщилась, задав риторический вопрос:

— Ты прочитал мои мысли?

Его ответный смех был низким, наполненным весельем и абсолютно не извиняющимся. Он выдохнул, будто наслаждаясь мигом… будто желая удержать их первый интимный момент так долго, как только сможет, прежде чем резко стать снова серьезным.

— Кейген скоро будет здесь, я знаю, твоя рука выглядит плохо, но она заживет быстро с его помощью. И я не думаю, что останутся какие-то шрамы.

Потом он встал и выглянул в окно.

Лед образовывался по краям оконного стекла, и снег, казалось, шел еще сильнее, если это было вообще возможно. Он повернулся к ней лицом.