Кэтин Бэрнас - Элизабетта

Мое первое воспоминание о Царстве уходит в раннее детство. Мне кажется, тогда я еще не ходила в школу. Наверное, мне было лет пять-шесть. Нежный возраст! С тех пор прошло много лет. Но картина такая ясная!

Полдень. Я лежу на диване. А цвет у него бледно-желтый, почти песочный. Он уже совсем древний, старинный, истертый, жесткий, но добротный, с твердыми подлокотниками — валиками. Они еще раскладываются по обе стороны дивана. Моя голова лежит на одном из таких валиков. Я точно помню, с левой стороны.

В моих руках непонятная, с вырванными кое-где страницами, книга. Титульного листа у нее нет, и поэтому я не знаю, как она называется. Я верчу ее в руках, шрифт очень мелкий. Я смотрю на нее, и вдруг перед глазами появляется расплывчатая картинка. Комната. Посередине ее стоит большой старинный круглый массивный стол из темного дерева. Вокруг него друг за другом бегают маленькие дети: две девочки-близнецы и мальчик. Мне кажется, что я одного с ними возраста. Их веселая возня сопровождается криками и топотом. Вдруг одна девочка поворачивает голову и замечает меня. Она так пронзительно смотрит на меня! Я смотрю на нее. Девочка улыбается мне и приглашает присоединиться к их игре. Но я-то не могу попасть в книжку! Она говорит мне, что хотела бы со мной подружиться. Я очень рада и рассказываю ей о себе. Подруги должны знать друг о друге все. В ответ девочка начинает рассказывать мне о себе. У нее сложное имя. Я никак не могу его запомнить. Она смеется и разрешает мне называть ее Лиза. Лиза говорит на анженском языке, но я почему-то понимаю ее. Девочка прикладывает палец к губам и шепчет, чтобы нас никто не услышал, историю Царства…

Когда-то очень давно, когда не было Царства и люди на Земле жили своей жизнью, не подозревая о вечной жизни, просторы Черного Бесконечного Космоса бороздили корабли. Совсем не такие как сейчас: живые; темные и светлые одновременно, корабли-города, где в каждом был свой Правитель — император.

Было два головных корабля, две тени среди тьмы и света, абсурда и разума. Они принадлежали двум могущественным цивилизациям: Зандера и Бруненджи. Хотя Бруненджи еще принадлежала и планета Брунис. Чему они поклонялись — добру или злу — сейчас никому неизвестно и, наверняка, тогда никто не знал, а может быть, не хотел знать. Свои войны они вели с менее слабыми расами. Каждый жил своей жизнью и друг другу не мешал. По крайней мере, все вокруг было спокойно (слишком спокойно). Тень Зандера и тень Бруненджи покоились в вакууме Космоса, словно спали, каждый, ожидая своего пробуждения. Древние звери спали в душах обоих рас. Существовала легенда, по которой Древние звери воевали между собой, были жестокими и кровожадными. Высшим Добрым Небесным Силам это не слишком нравилось. Когда последняя душа зверя отошла в Темный Мир, Высшие Добрые Небесные Силы вступили с Ним в схватку и одержали победу. Отобрав души зверей, они заковали их в телесные оболочки Зандера и Бруненджи. С тех пор Древние звери ждали своего пробуждения.

Население этих цивилизаций внешне было очень похоже на людей Земли. Но только внешне — две руки, две ноги, голова, а сила разума и наследственная генная информация (НГИ) превышали человеческие способности, какие только может представить себе мозг человека. Внутри у них кипели жестокие битвы. Взгляд, пронзающий пространство; мысль, которая может быть материальной; прикосновение, несущее нечто большее, чем смерть. Одно существование, невозможное для жизни, было бы для человека пыткой. Но только не для них. Они жили этими жизнями и считали их скорее правилом, чем исключением.

Народ Зандера обладал силой мысли; их знания охватывали времена и пространства; им казалось, что они всесильны. Для подтверждения своего могущества Зандера создали Душку — субстанцию, дающую вечную жизнь. Но если жизнь — это боль, то вечная жизнь — это тщеславие, посягнувшее на роль Создателя.

Народ Бруненджи старался к чему-то возвышенному: в моде были романтики; знания об искусстве ценились выше знаний о технике, дипломатия считалась верхом искусства. Чтобы искусство было вечным, они считали, что сами должны стать вечными. Какой глупый мотив! Но может быть за этим стояло что-то еще? Власть заразительна…

Вечность объединила две цивилизации. Народы заключили договор, по которому Зандера передавали формулу душки Бруненджи взамен… А вот тут большой знак вопроса.

Большая ТАЙНА, покрытая мраком. Никто не знает чем Бруненджи соблазнили рационализм Зандера. Возможно, эта была та самая хваленая дипломатия Бруненджи. Но можно сказать с уверенностью, что это было нечто стоящее — Зандера не были простаками и умели заключать сделки, особенно, если их интересам предлагалось больше, чем они могли дать взамен. Договор был заключен, скреплен кровью и …забыт. Ирония судьбы!

Роды были тяжелые. Вот уже два дня подряд императрица Зандера — Амера Голо-Туа не могла произвести на свет наследника престола. Измученная и обессиленная женщина медленно умирала. Она ощущала, что жизнь выходит из нее с каждой потерянной секундой. Императорские врачи ничего не могли поделать. Ребенок никак не хотел покидать лоно матери, словно знавший свою непростую судьбу в этом мире. Семья брата ее мужа — императора Байера — Голо-туа уже готовила церемониальные черные кабале, чтобы проводить ее память. Если она, Амера, умрет при родах, ей никто не вживит душку, а наследником престола станет племянник Байера — Сейма Голо-туа дэ Тару.

Снова начались схватки. Сдавленный крик Амеры в который раз пронзил комнату. Императрица сжалась от боли и застонала. Она хотела жить! Как никогда на свете! Сейчас это было ее единственным желанием.

В свои шестнадцать лет она рожала в третий раз. Два первых ее ребенка умерли сразу после родов по неизвестной для нее причине. Императорский совет не разрешил дать им душки. А у императора по-прежнему не было наследника. Это должен был быть обязательно сын. Если умрет и этот ребенок, Байер разведется с Амерой, и ее отправят обратно к родителям. Это будет большой позор для всего родительского корабля. Амере не дадут душку ни при каких обстоятельствах. Когда она умрет, ее тело выкинут в открытый космос, позволив обледенеть и рассыпаться в прах; так поступают только с нищими и преступниками. Амера не могла этого допустить.