Карина Демина - Моя свекровь и другие животные [litres с оптимизированной обложкой]

И еще такого отвратно-розового цвета?

С ламбрекеном.

С бантами.

И с лиловыми бабочками. Подобное только очень больной разум вообразить способен. А окно это? И пейзаж за окном? С зеленым лужком и толстой коровой, которая уже третий час кряду медленно бродила от одного края лужка к другому?

Время от времени корова издавала протяжный звук – мне он напоминал гудение, не знаю, живьем я коров не встречала, может, это и нормально, чтобы они гудели, точно паровозы, но конкретно данная корова была крайне подозрительна – и поднимала увенчанную массивными рогами голову. На втором часу наблюдений я заметила, что пятна по шкуре коровы медленно мигрируют, а глаза ее отливают нехорошей краснотой. Сразу в голову полезли мысли об оборотнях и зомби, но я велела себе успокоиться: не хватало подать больному воображению пару-тройку идей.

Уж лучше пусть инопланетяне и жених.

Будем считать, что это у меня во время травмы подсознание взяло и выплеснуло тщательно подавляемую женскую фантазию об успешном замужестве. А заодно уж скрестило ее с глубинной детской травмой, полученной при бегстве собственного биологического папаши. И плевать, что в нормальной жизни никакой травмы я не ощущала.

Нормальной жизнь быть давно перестала.

На четвертом часу – круглые такие пасторальные часики висели над окном – наблюдать за коровой мне надоело. Следовало признать, что медитация не заладилась и возвращение в собственное тело, где-то еще живое, если фантазии возможны, мне не грозит.

Ничего не делать было тяжело.

А делать было совершенно нечего.

Я ощупала голову на предмет травм. Вдруг да подсознание подскажет, какую именно область я повредила при падении. Но голова была цела.

Ни засохшей крови в волосах.

Ни банальной шишки.

Разве что короткое перышко, по виду голубиное.

Руки тоже были целы, как и ноги. Мозоли – вполне ожидаемая плата за красоту – не в счет.

Я стянула носки и осмотрела пальцы. Длинные. Почти красивые. На левом мизинце ноготь врастать начал… а я на педикюр записалась. В понедельник… будущий…

Всхлипнула.

И велела себе успокоиться. В конце концов, я пока еще жива, а фантазии… ну, со всеми случается. Или не со всеми. Избранная я или как? Надо вести себя соответственно. Будем считать происходящее квестом. Допустим, если имеется фантазия, то она не на пустом месте появилась. Возьмем за аксиому, что все происходящее не случайно.

Следовательно что?

Мне нужно разобраться.

Отыскать, так сказать, высший смысл. Заглянуть в глубины собственной личности и найти способ вернуть указанную личность в тело.

План, пусть и несколько безумный, меня почти успокоил. А поскольку бездействию я всегда предпочитала действие, то немедленно приступила к его реализации. Бросив взгляд на окошко – корова подняла голову и уставилась на меня немигающим взглядом кровавых глаз, – я передернула плечами.

Нет. Окошко пусть побудет запертым.

Как-то так оно мне спокойней. А вот комнату, точнее покои, предоставленные прекраснейшей Агнии-тари, стоило бы изучить.

Две комнаты.

Санузел, выложенный розовой же плиткой.

Ванна-корытце.

И белоснежный унитаз, уместный на космическом корабле едва ли не меньше, чем красноглазый коровомонстр.

Спальня.

Огромная кровать с балдахином.

Ковер.

Полочка с чучелами котят.

Я закрыла глаза, понадеявшись, что обстановка несколько изменится, но нет, стоило их открыть, и я вынуждена была признать поражение: полочка осталась на месте.

И котята.

Черный. Рыжий. Белый. Пушистые комочки со стеклянными глазами, в которых мне виделся упрек. Вынести подобного моя душа была не в силах, а потому дверь в спальню я прикрыла.

В гостиной – комната, похоже, выполняла именно эти функции – было как-то спокойней. По сравнению с мертвыми котятами ядовито-розовые обои в лиловый горох как-то меркли.

Как и кружевные скатерочки.

Такие Калерия любила вязать, а бабушка именовала их мещанской радостью. Скатерки висели на стенах, возлежали на спинке единственного кресла, укрывали единственный стол.

Что еще стоило упомянуть?

Полочки, числом в дюжину. И вазочки, выстроившиеся на этих полочках. А среди вазочек прятались баночки. Обыкновенные. Поллитровые. Под закатку. Стоит сказать, что смотрелись они вполне гармонично. И даже бутылка водки, гордо возвышавшаяся среди склянок с духами, вписывалась в безумную обстановку.

Я присела на край кресла.

И закрыла глаза.

Ну же, Агния! Постарайся! Ты должна сосредоточиться и вернуться домой… в собственное тело… нет, может быть, тело это и не пригодно для жизни…

Тело отозвалось свербением в пятке.

И копчик заныл.

Затекла шея.

Нет, так не пойдет. Я должна отрешиться… загудела корова.

Да, определенно, медитация – это не мое. И почти сдавшись, я приоткрыла глаз. Вовремя: дверь, кстати, тоже розовая и в горох, приотворилась.

Беззвучно.

И в нее просунулась полупрозрачная когтистая лапа. Дотянувшись до стены, лапа замерла, а в щели показалась физия – все же как-то не очень вежливо именовать ее мордой – почтеннейшего ксенопсихолога.

– Доброго дня, о прекраснейшая Агния-тари, – сказал он, обнаружив, что замечен. И улыбнулся.

Во всю пасть.

Блеснули белизной острые треугольные зубы, и меня передернуло.

Нет, фантазия фантазиями, но все-таки… не хватало, чтоб меня в этих фантазиях сожрали.

– Доброго, – не очень-то по-доброму – настроение не располагало – ответила я и туфлю поближе подвинула. Подумалось, что стоило бы пересесть поближе к баночкам-вазочкам.

– Вижу, вы освоились.

Он продолжал улыбаться.

А я, не пытаясь скрыть интереса, разглядывала гостя.

Изменился.

И с чего это я решила, что он человекообразен? Нет, скорее уж проглядывало в облике… как его зовут-то? Неважно, главное, проглядывало что-то этакое, рептилиеподобное.

Голова крупная.

Лицевая часть черепа вытянута, при этом рельеф сглажен, отчего голова напоминает дыню. Конечно, если бы дыни были покрыты мелкой чешуей. И обладали двумя парами глаз.

Карих.

С длиннющими ресницами.

И взгляд-то проникновенный, печальный, будто известны добропорядочному рептилоиду все мои неприглядные мысли.

Голова эта сидела на тонкой подвижной шее, которая, не иначе как под тяжестью оной головы, слегка прогибалась. И кожа на ней морщила, обвисала бледным мешочком-зобом, который быстро и часто пульсировал.

Я отметила узкие плечи.

И непропорционально короткие передние конечности о трех пальцах.

– Мой облик внушает вам отвращение? – меж зубами мелькнул длинный язык. – Это инстинктивная неприязнь, которую вы со временем преодолеете.

А, и костюмчик сменил.

Теперь на этой жертве моего воображения был многослойный балахон из полупрозрачных тканей всех оттенков розового.