Ульяна Каршева - Тёмные плясуньи

Католдус мелко дышал, покрываясь холодным потом. Ещё пять-шесть шагов. Они убили и его сына?! Он снова привалился к стене - отдышаться. Презренные недоумки… Когда он перешагнул порог комнаты Сиг-Дха, с которой началось истребление семьи Бриндана после смерти его отца, он уже изменил ход своих мыслей. Его сына использовали! Сына! Оставили его, Католдуса, в полном одиночестве, отняв законную добычу - дому Этейн, а теперь ещё и умертвив ради спасения его сына?!

Мысли путались, а голова болела так, что маг чуть не упал на магический узор в комнате Коршуна. Не упал, но съехал, опираясь спиной на стену, к полу, на корточки. И понял, что встать не сумеет. Силы уходили слишком быстро. И не в последнюю очередь потому, что он продолжал злиться. С горечью глядя на ритуальный узор, который с приближением к нему, словно шевелился, пытаясь сожрать пришедшего, Католдус медленно осознавал, что жить ему остаётся недолго. Минуты? Секунды?

Одновременно мысли словно очищались, и он внезапно понял, что в его жизни был единственный свет - как это говаривала старая служанка, слова которой он вдруг вспомнил. Она тогда говорила о свете в жизни его отца - о Католдусе. А он сейчас сделал открытие, что цель его, ради которой он погубил громадное количество народу, была глупой - перед жизнью бастарда, которая прошла мимо него… Католдус сидел, уже свалившись на колени, чуть косо, и безнадёжно смотрел на узор, понимая, что не успеет преобразовать его.

- Католдус! - резко крикнули над головой.

Он не пошевельнулся, чтобы повернуть голову. Сил почти не осталось.

- Подтащите его к рисунку! - скомандовали над ним, подсказывая, что в коридоре, возле комнаты Коршуна, не один человек, а несколько.

Кто-то тяжело приблизился к нему и склонился. Сильные руки поставили Католдуса на ноги. Заставили сделать шаг, другой.

- Зачем? - равнодушно и тихо от слабости спросил он.

- Сына пожалей! - бросили голосом Коршуна, и Католдус встрепенулся.

- Он жив? Мой сын… ещё жив?

Его бережно опустили на пол рядом с магическим рисунком. Положили рядом уголь и нож. Опираясь на одну руку, лёжа на боку, Католдус другой, свободной рукой принялся поспешно вычерчивать новые линии, вписывая их в промежутки между старыми. Закончив с ними, он порезал руку и вписал рядом с угольными линиями линии своей крови. Закончив с последними прочерками, он, не сумев поднять голову, лишь почти беззвучным шёпотом спросил самого себя:

- Всё?

- Всё, - откликнулись над головой.

Он смог открыть глаза лишь, чтобы увидеть чьи-то босые ноги. Коршун.

- Мне разрешат… увидеть сына?

- Не я решаю, - тихо ответили над ним.

… Побелевшее лицо Лиама едва не заставило старуху Трису всхлипнуть.

Но шагнул один из стариков, положил на её плечо ладонь.

- Выдержит, - твёрдо сказал он. - Верь.

Старая некромантка хотела бы верить. Но время быстрым речным течением летело мимо неё, и Триса слышала его волнообразное движение, ужасающее своей скоростью и неудержимостью… Лиам словно спал, положив голову на её колени, и она продолжала гладить его темноволосую голову, будто это монотонное движение помогло бы ему продержаться время, нужное для того, чтобы его дурной отец остановил страшную работу Маровых болот. В идеале - чтобы уничтожил болота.

Глубокая ночь перекатывалась к первым признакам раннего утра. Предрассветье всегда было колдовским временем, и Триса молча молилась о спасении звёздам и небу, под которыми лежал её внук, земле, на которой он лежал…

Старик, который решился подбодрить старую некромантку, вернулся в круг и снова замкнул его, взявшись за руки с теми, кто был ближе. Они все взяли на себя не только труд, но и груз, тяжесть, поневоле обрушенные на молодого мужчину, чья кровь могла спасти многих. Старуха снова и снова размышляла: стоит ли её личная потеря, такая жертва во имя жизни чужих? Этих мыслей она не боялась. За долгую жизнь успела многое передумать. За долгую жизнь успела отказаться от многого, что облегчило бы её… Но Лиам… Её мальчик, единственное солнце в её жизни…

Она смотрела ему в лицо, не замечая бегущих по лицу слёз. Просто чувствовала, как нервно отзывается морщинистая кожа на капли тёплого дождя. И тут же мельком удивлялась: откуда взяться дождю, если небо безоблачное, всё ещё в ярких звёздах?

- Три-иса…

От еле слышного шёпота она содрогнулась и ахнула, склонившись над внуком и обнимая его крепче. Лиам шевельнулся. Но что значит это движение? Последний пароксизм слабой агонии перед смертью? Старуха смотрела в лицо внука, едва дыша при виде тончайшей ниточки, соединявшей жизнь с телом… Что? Что случиться вот-вот?

- Три-иса… Что со мной…

Круг семи ничего не сказал будущей возможной жертве. И Триса чувствовала себя предательницей. Запавшие глаза внука задвигались, а потом с усилием поднялись веки. Мутный взгляд ничего не понимающих глаз Лиама остановился на глазах Трисы. И этот слабо вопрошающий взгляд будто спустил тетиву. Слёзы излились прямо на его лицо, заставив Лиама напрячься и сосредоточиться на бабушке.

- Ты что… плачешь? Что… со мной… Где мы?

Чем больше спрашивал Лиам, тем сильней убеждалась старая некромантка, что ненадёжная нить, державшая его жизнь, крепнет!

- Лиам, радость моя…

Она приподняла его и прижала к себе, уже плача навзрыд от счастья.

Круг семи распался, и старики заторопились к двоим, чтобы помочь Трисе влить во внука силу, отнятую было чуть раньше. А затем они все, обессиленные слишком напряжённой работой, сели рядышком, чтобы следить за приходом солнца.

- Тебе всё там расскажут, - кивнула внуку Триса на замок Коршуна, видневшийся внизу, с их холма.

- А почему… не ты? - всё ещё задыхаясь, спросил Лиам.

- Всего не знаю, - ответила она, имея в виду, что не знает его отца.

- Ты знала, что я… - Он запнулся.

- Упрямый, - проворчала старуха. - Знала, что ты здесь будешь ждать? Знала. Мы знали. Видишь - все мы здесь!

- Ты знала, что мне будет…

- Знала, солнце моё… Знала.

- Для кого… всё это?

- Для всех нас, солнце моё. Для всех нас.

Он сумел усмехнуться.

- Мне плохо, чтобы всем хорошо… Да?

- Прости меня, старую! - снова заплакала старуха. - Нельзя было по-другому! Можно было бы - разве ж я тебя отдала бы?

- Триса… Кровь ты брала…

- Да, именно для этого дела, солнце моё, Лиам.

- Коршун, да?

Внук всегда был на удивление сообразительным. Он и сейчас быстро связал случай, когда старуха взяла у него кровь под глупым предлогом погадать, и её слова сейчас: “Тебе там всё скажут”… Лиам сумел кивнуть.

- Триса, болот больше нет?

- Надеюсь.

- Тогда я… посплю.

- Спи, солнце моё, спи…

И старуха, раскачиваясь, убаюкивала внука, от усталости сомкнувшего глаза, и радовалась, что он выжил, что будет жить и дальше, несмотря на дурака-отца, когда-то выбросившего его - умненького мальчика, несмотря на дурную кровь этого отца. Шестеро уже укладывались рядом, на траве, чтобы выспаться - или до рассвета, или до времени, когда за ними пришлют карету, чтобы отвезти их в замок Коршуна. А то, что их туда отвезут, круг семи не сомневался.