Марина Комарова - Калинка-малинка для Кощея

Пройдя мимо ореха, я ласково погладил его по стволу. Тот только улыбнулся едва видневшейся улыбкой сквозь морщины коры и шумно выдохнул.

— Только ты меня понимаешь, — шепнул я с такой же улыбкой.

Этакая мужская солидарность, когда кругом почти все деревья и кустарники — женщины.

— Я всё слышу, — вдруг проворчала вишня и уронила мне на голову несколько ягод.

— Подглядывать в мысли людские не есть хорошо, — усмехнулся я, успев все же поймать вишенки в руку.

— Но ты же не человек, — резонно возразила она.

— А разве это играет существенную роль?

Вишня угрожающе потрусила веткой, в этот раз всё же попав мне по затылку, и что-то заворчала о наглых змеелюдах, которым всё нипочем. Довольно ухмыльнувшись, я грызанул вишню, тут же поморщился от кислоты и со вздохом пошёл к реке. Река тут и впрямь огромна. Те, кто не знал истины, и называли её морем-окияном, чрез который мои дальние предки переносили девиц. На самом же деле это все — наглая ложь. Девицы были далеко не против сами выйти замуж за обеспеченного и красивого змеелюда. К женщинам у нас отношение уважительное, ведь они же воплощение Матушки Земли.

Волны реки с тихим шелестом накатывали на берег. Я остановился возле воды, задумчиво посмотрел вдаль. Ох, широка река, глубока. В такую не суйся, не зная броду. Замороченная река, заколдованная. Вода чары держит крепко, пронизывается ими от поверхности до дна песчаного. В такую войти — не абы какая смелость нужна. Уж сколько тут тонуло смельчаков, сколько красавиц от недоброй доли сгинуло… Только души их в реке навек остались, стали они духами из речных капель, пошли в услужение Водному владыке.

Ива приглашающе подняла ветку, и я нырнул в уютный шалашик из её ветвей. Уселся на выступающий корень, вдохнул влажный воздух. Посмотрел на отпечаток ступней на влажной земле. Хорошо нам, змеям, у воды-то. И Доля, кажется, уже прониклась. Даже подсказывала Темнозару путь в облике милой водянички. Представляю, как он оторопеет, когда узнает, кого на самом деле поцеловал.

Ревность уколола тонкой иголочкой. Но тот поцелуй нормальным всё равно не назвать, а богини ведь такие богини. Да и мы, цари, туда же.

— Что невесел, царь мой? — поинтересовалась с еле слышным шелестом ива. — Не захворал ли?

— Нет, душа моя, — улыбнулся я. — Всё хорошо, просто задумался.

Ива, пожалуй, единственная, кто спрашивает искренне и даже не помыслит о том, чтобы после ответа подколоть или сказать какую-то язвительную вещицу. Сердце у неё доброе, изумрудно-зелёное, смотришь — и тонешь в этой зелени, аж на душе становится хорошо.

— А молчиш-ш-шь, — поделилась она наблюдением, потянулась ветвями-прутиками, нежно погладила по волосам.

— Будто я болтун, скажешь тоже.

Беда в том, что все живые деревья сада чувствуют настроение. А кто и мысли читать может. Пусть не точно, но кое-что все же видят хорошо. Поэтому даже если захочешь помолчать, то всё равно не получится. А иве я отказать не могу. Она действительно помочь хочет.

— Про Калинов мост думаешь, царь мой? — мягко спросила она.

Про него, окаянного, а как же. Чтобы наконец-то соединить один берег с другим, людской да змеиный. Чтобы не пытались по воздуху да по воде пробраться к нам гости злые да нежданные. Мост раньше защищал. А потом люди вдруг решили, что не нужно им змеиное. Перевернули некоторые всё с ног на голову. И стали вместо купцов присылать воинов.

— Про него, ивушка. Про него, голубушка.

Калёного металла мало, как и наших чар заветных. Нужна кровь. Змеиной-то вдоволь, бери сколько хочешь. Ни один из моих подданных не откажется сослужить благому делу. А вот человеческая… Ведь издревле мост строили и те, и другие. И жертвы приносились с обеих сторон. Именно это и защищало нас от всякой напасти. А вот теперь… Пусть Двурогая гора от нас далеко, а деревенька Ушбань по идее и не должна волновать. Только написала весточку, слёзно умоляя помочь. Равнодушным не остаться, разумеется. Вот и думаем, что делать и как. А тут еще как нарочно утянуло в тот далекий край старшего сынка Кощея. Мы с Долей голову сломали, думая, как бы ему помочь. В итоге она обернулась водяничкой да попросила Речного владыку помочь. Напрямую действовать не стала — ведь так можно и спугнуть ту, что вытворяет всякие гнусности у горы. Да и боги… они не всемогущи. К тому же что нехорошее сделать, так это в один миг. А дело доброе, так это еще надо постараться.

— Так, может быть, стоит всё рассказать ей как есть? — ласково прошелестела ива.

Несколько листочков упало в воду, тут пошли круги. Листочки закружились зеленым лодчонками. Прилетел проказник-ветер, обнял ветви плакучей красавицы, сжал в крепких объятиях, а потом с дерзким хохотом выпустил. Она только рассмеялась тихонько, не стала укорять ни за что.

— А я и расскажу, — кивнул, подхватив лежавший у корня прутик и принимаясь чертить на земле разные символы. — Растолкую, чего уж там.

У Калины есть полное право отказать. Только знаю, что не откажет. Есть у меня, что ей предложить. Например, рассказать, где её друг ненаглядный подевался. Да как разыскать глупышку, которая по незнанию своему обратилась совсем не к тем, кому следовало.

Только вот захочет ли? Вдруг окажется, что мне про нее не всю правду сказали? Вдруг не столь жертвенна Калина из Полозовичей? А впрочем… сложно ли уговорить девицу, молодую да красивую? Сокровища есть, сыновья все — загляденье. Немного лести — и всё получится.

И в то же время хотелось очень вздохнуть да криво усмехнуться. А вдруг и впрямь чудесница не просто умна, а мудра? Не зря же про неё мне всякое рассказывали.

— Что ты там шепчешь, царь мой? — поинтересовалась ива.

— Заклинание, — буркнул я.

— На удачу или на любовь?

— На… — начал было я и тут же задумался.

Хм, а, возможно, стоит подумать об этом. Любовь, разумеется, у девицы вызвать можно разными чарами, только кому оно надо-то? А вот очаровать — это другое дело.

Я поднялся на ноги и подошёл к ивовому стволу. Положил руку на ивовый ствол и ласково погладил.

— Слушай, поможешь мне, красавица? — вкрадчиво поинтересовался.

— Что делать-то? — довольно улыбнулась ива.

И хоть глазами улыбки не увидать, а чувствуешь её каждой невидимой чешуйкой на коже. Любит меня, мечтательница зелёная. А еще больше — дела сердечные. Ух, как она от меня прятала среднего сына с его зазнобушкой. Это же видеть надо было! Ветвями запрячет, корни из земли поднимет, с речкой договорится. Я только подойду, а она сразу: «Как поживаешь, царь мой? Правда ли, что наладишь торговые отношения с Алмазной Ордой? А что князья болотные? Хорошо ли себя ведут, не буянят?»

Не знай я иву, получил бы стразу шок. С каких это пор эта страдалица вдруг политическими делами заинтересовалась? Да и какая пташка могла ей нашептать? Пташку потом выловил, кстати. Такого жирного и нахального филина ещё в жизни не встречал. Пришлось учинить допрос: кто таков да как сюда попал? А этот гад только глазами своими жёлтыми да жуткими — хлоп-хлоп. Мимо, говорит, летел. Заплутал, говорит. Дяденька, вы меня отпустите, я честно не воровал яблок из вашего сада. И так пытается спрятать в лапе огрызок. Сволочь. Мне яблоня потом натуральный скандал закатила, де что её, несчастную, всякие птицы лупоглазые обирают. Так еще и на ветку садятся и громко чавкают.