Бронислава Вонсович - Сорванная помолвка

Но мне они являлись и днем. Стоило прийти домой, лечь в кровать и закрыть глаза, как почти сразу раздались вопли мучающихся животных. Или нет? Я с трудом заставила себя проснуться, и кошачьи вопли волшебным образом превратились в разговор на повышенных тонах. За моей дверью ругались Бруно и фьорд Кастельянос.

Я потерла ладонями лицо, чтобы окончательно проснуться, и пошла открывать. Фьорд Кастельянос, красный от злости, заносил руку с пустой кастрюлей над головой Бруно. То есть над тем местом, где должна была быть голова. Бруно уже сдвинулся в сторону и теперь сам явно пытался стукнуть целителя красивой коробкой с незнакомой надписью.

— Что случилось? — спросила я у разбушевавшихся фьордов.

Руки опустились, злость с лиц пропала, и теперь оба выглядели настолько прилично, что никто и не заподозрил бы, что они несколько мгновений назад чуть не подрались. Или подрались? Я осмотрела обоих, но видимых повреждений не заметила.

— Дульче, я пришел проверить, как ты после лечения, — сказал Кастельянос. — И вот, — он потряс руками, в которых кроме кастрюли был еще пакет, — чтобы лишний раз не пропускать через тебя чужую магию, принес молоко и мед. Сейчас разогреем, попьешь. Для горла это очень полезно.

— Спасибо, но мы сами справимся, — твердо сказал Бруно и попытался забрать у фьорда Кастельяноса его ношу.

Но не тут-то было. Целитель убрал руки чуть ли не за спину и недовольно сказал:

— Сами вы ни с чем не справитесь. Вы, фьорд, слишком безответственный.

— Зато Дульче ответственная, — возразил Бруно. — Она сделает все, что нужно. Правда?

Он так выразительно на меня посмотрел, что я не раздумывая кивнула.

— Ваша ответственная Дульче, — ядовито сказал Кастельянос, — больная стоит босиком на холодном полу.

Бруно посмотрел на мои ноги и нахмурился. Так нахмурился, что у меня появилось желание зажмуриться и поджать под себя ноги. Но с закрытыми глазами стало еще страшней, да и не видно, что собираются делать эти два очень недовольных фьорда.

— Почему без тапочек? — возмутился Бруно. — Ты же болеешь!

Тапочек у меня не было, но говорить об этом я не стала и молча надела туфли, стоявшие в прихожей.

— А вы тоже хороши, фьорд Кастельянос, — неожиданно продолжил Бруно, — видите, что больная девушка стоит на холодном полу без обуви, и начинаете рассуждать о чужой безответственности. Давайте сюда ваше молоко, без вас обойдемся.

Кастельянос смутился и беспрекословно вручил Бруно все, что принес. Кроме кастрюли — от кастрюли Бруно отказался:

— Неужели у Дульче своей кастрюли нет?

— Я не был в этом уверен, — ответил целитель. — Насколько мне известно, у Дульче не так много денег, чтобы покупать кастрюли.

— Ничего, я и без кастрюли подогрею, — оптимистично сказал Бруно.

Он же маг Огня! Конечно, что ему стоит что-то разогреть! Я восхищенно посмотрела на своего парня, он приосанился и принял необычайно важный вид.

— Ну-ну, — Фьорд Кастельянос был настроен очень скептически, — подогреете… Может, лучше по старинке, в кастрюльке? А то мне не улыбается опять увидеть вас в числе моих пациентов.

Бруно недовольно засопел и ответил:

— Я дипломированный маг. Молоко смогу разогреть без ваших указаний, и тем более кастрюль. Чужие кастрюли нам не нужны! Всего хорошего, фьорд Кастельянос.

Но целитель уходить не торопился, он внимательно меня осмотрел и спросил:

— Дульче, как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, намного лучше, чем утром, — ответила я. — Горло почти не болит. Сейчас еще выпью зелье фьордины Каррисо — думаю, совсем хорошо станет.

— Ты еще не выпила зелье? Как можно так без… — Он замялся, решил не повторяться с безответственностью и сказал: — Оставлять без внимания указания Монсеррат?

Поначалу я смутилась, но потом поняла, что мне есть чем ему ответить:

— Я спала, вы меня разбудили. А фьорда Каррисо сказала выпить, когда проснусь.

— Ходят здесь всякие, кастрюлями гремят, будят больных девушек, — ехидно сказал Бруно. — Теперь вы убедились, фьорд Кастельянос, что мы и без вас разберемся?

Кастельянос еще немного недовольно посопел, но все же распрощался и ушел. А Бруно тут же начал командовать:

— Дульче, поменяй туфли на тапочки. Тапочки теплее.

— У меня нет тапочек.

— Как это — нет? — удивился он. — Это неправильно.

Я смутилась. Говорить, что не купила тапочки, потому что для меня более важным оказалось купить платье? Нет, он не поймет.

— Мне нравится ходить босиком, — наконец придумала я отговорку.

— Тогда надень теплые носки, — предложил он. — Хотя нет, погоди. Фьордина Каррисо сказала, ты заболела, потому что у тебя нет ботинок. Я купил. Померяй — вдруг маленькие?

Какой он заботливый. Я раскрыла коробку в восторге уже от того, что он обо мне подумал. Но когда увидела его покупку, моему восхищению просто не было предела. Они были такие хорошенькие! Бархатистая замша приятного серебристо-серого цвета. Шнуровка. Кованые детальки. Ботинки прекрасно сидели бы на ноге, если бы…

— Надо же, они тебе большие, — расстроенно сказал Бруно.

— Ничего страшного, — начала я его успокаивать. — Большие — не маленькие. В носок можно газеты затолкать. Зато такие красивые!

— Ну уж нет, моя девушка не будет заталкивать газеты куда попало, — возразил Бруно. — Я их обменяю. И чтобы опять с размером не промазать, дай какие-нибудь туфли.

Я неохотно стащила свои единственные.

— У тебя же тапочек нет, — сказал он. — Давай другие, эти ты уже нагрела. Тебе нельзя остужать ноги.

— Других нет.

— У тебя одна пара обуви? — поразился Бруно. — Разве такое бывает?

Я думала, что сквозь землю от стыда провалюсь. Смотрела на свои единственные туфли и переживала, что не купила еще одни. Но ведь можно с каждой зарплаты покупать себе и Марите что-то новое, тогда через год у нас обеих будет уже шикарный гардероб. Тут мне пришло в голову, что, наверное, неприлично, когда посторонний фьорд покупает мне обувь, и нельзя брать эти ботинки.

— Бруно, давай ты их просто в магазин вернешь? — предложила я. — А я завтра с фьординой Каррисо уже договорилась в магазин сходить. Наверное, лучше, если я себе сама ботинки куплю.

— Вот еще, — недовольно сказал он. — Я не обеднею от покупки одних ботинок.

— Одних — нет, — согласилась я. — Но ты же на меня столько денег тратишь, что иногда страшно становится.

Бруно улыбнулся, показав безупречные зубы, я невольно им залюбовалась и отвлеклась от размышлений на тему что прилично, а что нет.

— Дульче, — сказал он, — мы сейчас сделаем так. Ты выпьешь зелье и ляжешь в кровать, а я возьму твои туфли и обменяю эти ботинки на нужные. И не спорь. А потом займемся кастельяносовским молоком, чтобы завтра ты была совсем здоровой и мы смогли пойти куда-нибудь. Но только не в картинную галерею, — торопливо добавил он. — Искусством я на ближайший месяц сыт.