Виктория Альварес - Против силы ветра

— Таким образом, Мэй Куин пришлось стать ее наставницей, — не скрывая нарастающего нетерпения сказал Лайнел. Женщина была права, сказав накануне вечером, что это дело гораздо глубже, чем они могли себе представить. — Для вашей матери наверняка было очень больно делать это за спиной Виолы, если они действительно были так близки…

— Она всегда уверяла меня, что чувствовала себя очень виноватой, — согласилась мамбо Альма. — Но как она могла отказаться? Мюриэль словно опутала ее паутиной, как и остальных рабов. Не вызывая подозрений со стороны Виолы, она превратилась в хозяйку теней и оказывала теперь гораздо большее влияние чем старшая сестра, но власть эта была основана лишь на страхе. Ночь за ночью, пока Ванделёры спали в своих постелях, Мюриэль прокрадывалась в лачугу моей матери, чтобы та поделилась с ней своими навыками. Она впитывала информацию так, как губка впитывает кровь, было очевидно, что еще чуть-чуть и она начнет использовать полученные знания на практике. Никого не удивило ни то, что Филипп тяжело заболел после жаркого спора с младшей сестрой, которая закончилась для последней пощечиной, ни то, что не прошло и двух недель как он присоединился к своим родителям в фамильном склепе, ни то, что в тот день моя мать нашла в камине ту самую фигурку из воска, утыканную дюжиной булавок. Одно из первых моих воспоминаний: мама стоит посреди барака с горстью булавок в руках и текущими по щекам слезами. « Что же я наделала? — шепотом произнесла она, глядя на меня полными ужаса глазами, — что же я натворила? » В следующий раз, когда я видела ее плачущей, то были слезы облегчения. Годы спустя, когда Мюриэль уже была замужем за капитаном Вестерлеем, она приехала в Ванделёр на пару недель и однажды ночью бесследно исчезла. В этом не было ничего странного, но, когда ее отсутствие слишком затянулось, Виоле пришлось организовать поиски, хоть к тому времени сестры настолько отдалились друг от друга, что даже не разговаривали. Когда на болотах обнаружили тело… — мамбо Альма помолчала немного, — оно едва напоминало человека. Мюриэль попала в трясину и кайманы на славу над ней потрудились. От нее остался лишь кровоточащий скелет, покрытый болотной жижей. Рабы, вытащившие ее, позже сказали моей матери, что даже после смерти у Мюриэль сохранился тот же взгляд, что и при жизни — взгляд дьявола.

Теодору пробрала дрожь. Лайнел обнял ее и привлек поближе и оба молча посмотрели на безмолвную ростру.

— Но почему Мюриэль оказалась на болотах? Она хотела с кем-то встретиться?

— С кем? В ту ночь на плантации больше никого не было, только Виола, капитан и рабы. Мюриэль пришел конец, но моя мать не успокоилась даже тогда, когда работники ритуального агентства увезли тело в Новый Орлеан для погребения. « Для любого это был бы конец, — сказала она мне тогда, — но не для того, кто был настолько переполнен ненавистью. Думаю, что мы еще узнаем на что она способна. Я буду бояться ее до самой смерти».

— И она не ошиблась, — согласилась Теодора. — Пару месяцев спустя, когда ее сестра уже вышла замуж за капитана Вестерлея и казалось, что судьба повернулась к ним лицом, «Персефона» затонула, а плантация сгорела.

— Да, и никто не верил, что это лишь совпадение. Мама с самого начала знала, что это дело рук Мюриэль, что она так до конца и не ушла, оставшись прикованной к Вестерлеям, так как не смогла разрушить любовь капитана и Виолы при жизни. Ее дух последовал за Вестерлеем на «Персефону» и утащил его на дно Миссисипи. Мюриэль хотела, чтобы он навсегда принадлежал ей и добилась своего. Даже сейчас, сорок три года спустя, капитан все еще привязан к останкам корабля, как и его экипаж. И все по вине проклятия одной женщины.

— Чего я не понимаю, так это как она могла поджечь плантацию. Если ее дух, ее призрак, ее аура зла, или, что бы это ни было, утонуло вместе с бригом в Миссисипи…

— А кто вам сказал, что пожар устроила Мюриэль? — прошептала мамбо.

Теодора и Лайнел в изумлении воззрились на нее. Женщина вздохнула и присела на корень одного из деревьев, а Этель устроилась у нее на коленях.

— Когда капитан утонул… Виола потеряла все, чем дорожила. Вместе с ним погибли ее мечты, надежды на будущее… все. Никогда не забуду какое у нее было лицо, когда она стояла на берегу бессильно наблюдая за тем, как Миссисипи сантиметр за сантиметром поглощает «Персефону», не возвращая ничего, что она могла бы похоронить. Мы тоже там были: моя мать пыталась уговорить Виолу следовать за ней и пройти в дом, но та ее даже не слышала. От той женщины, которой все мы восхищались не осталось ничего. Внезапно она развернулась и сама направилась в дом. Мы пошли за ней, опасаясь, что она может совершить какое-то безумие. Виола схватила горевшую при входе лампу и посмотрела на нас с крыльца. « Уходите , — произнесла она, — здесь вас больше ничто не удерживает. С этого момента вы свободны. Уходите отсюда как можно скорее, пока не стало слишком поздно ». С этими словами женщина вошла в дом и закрыла дверь на ключ. Мы остались снаружи, тревожно переглядываясь между собой. Никто не смел произнести ни слова, пока моя мать не вскрикнула, заметив отсвет огня в окнах второго этажа, слишком сильный для камина. Виола подожгла шторы, комната за комнатой, после чего села на диван в библиотеке, ожидая, когда ее поглотит огненная стихия. Та ночь была самой длинной в моей жизни, но, когда наступил рассвет, я пожалела о том, что ушла тьма. От дома почти ничего не осталось: мебель превратилась в пепел, который ветер гнал в сторону Миссисипи, в оконных проемах трепетали обгоревшие шторы… и Виола. Труп женщины в трупе дома. Мне до сих пор снится моя мать, стоящая на коленях на закопченном полу, молча глядящая на обгоревшее тело, еще сохранившее несколько прядей черных волос. Она никогда не говорила ничего подобного, но я понимала, что она считала себя виновной в произошедшем. Возможно, именно тогда она убедила рабов, что хоть Виола их и освободила, все мы были в долгу перед ней. Мы не могли вернуть ей жизнь, но могли помочь обрести спасение ее душе, а также душам капитана и их неродившегося малыша…

— Поэтому Мэй Куин решила основать поселение в сердце болота, — задумчиво произнес Лайнел, — чтобы быть как можно ближе к плантации так, чтобы никто этого не заметил и иметь возможность собирать возвращенные Миссисипи обломки. И поэтому вы по-прежнему навещаете Виолу, — Лайнел взглянул на девочку: — Когда мы встретились в Новом Орлеане, ты принесла фиалки на ее могилу.

— Бабушка всегда повторяла, что Виоле они очень нравились, — кивнула Этель.

— Но у вашей дочери кожа светлее, чем у вас, — удивилась Теодора, глядя на мамбо Альму. — Если ее отец не из бывших рабов, то почему она живет здесь?