Марина Багирова - Горечь жестоких людей (СИ)

Видимо, лимит моего счастья исчерпался, когда спустя два года моего обучения в Мирны приехал Таир Ревокарт.

Таир… Отвыкать от его жестокости – как отдирать от сердца терновые ветки. Кровь пачкала тело, острые шипы впивались в мякоть моего сердца, от боли я просыпалась по ночам, в слезах, и помочь мне могло лишь одно лекарство – время. Оно меня и лечило, медленно, но старательно.

Я запретила отцу рассказывать мне о Таире Ревокарте, да и сама старалась лишний раз не натыкаться на информацию о говерне, но она (информация) лезла со всех углов, и невозможно было спрятаться от этого человека.

Я умела складывать дважды два, и вскоре осознала, что приезд в своё время Ревокарта в Древесны можно сравнить с убийством мыши при помощи артиллерийской пушки – слишком большая мощь для маленького городка. Он был советником президента и, как шептались злые языки, вторым человеком в стране. Правда, те самые языки регулярно утверждали, что мой отец – самая влиятельная личность после президента, и меня эта фраза хоть как-то, да успокаивала.

Иногда, устроившись вечером на своей узкой двухъярусной кроватке в комнате общежития, я вспоминала Таира, и мне казалось, что наша совместная ночь – это какой-то сон, не самый приятный, но и не кошмар, в чём я была убеждена раньше.

К тому же у меня давно начались отношения с Парижем, что тоже сильно повлияло на моё мировоззрение. Невольно я спрашивала себя: каким было бы моё поведение, окажись я в спальне Ревокарта сейчас?

И опять возникал вопрос: чем его могла заинтересовать неприметная девственница, которая и в постели-то ничего не умела? Мозг требовал мыслить конструктивно: ну не было у него причин выделять меня из толпы других! Я не была самой красивой, богатой и ни в коем случае не обладала ораторским искусством, чтобы заморочить голову мужчины восхитительными речами.

Я понимала: мне нужно поговорить с отцом и узнать всю правду, но в то время я всё ещё испытывала некую антипатию к Ричарду и постоянно откладывала этот разговор. Даже приезжая к нему домой, я сознательно избегала щекотливых тем. Возможно, мне просто хотелось обмануть саму себя и сделать вид, что Таир Ревокарт – лишь плод моей фантазии?

Не получилось обмануть! Информацию о том, что советник президента приехал в Мирны, мне передал шпион моего отца. Он рискнул, придя прямо в Мирную Академию и сорвав меня с занятий. С запачканными красной краской руками, я вышла в коридор, где меня ожидал Тритон.

Его звали Исаак, мы с ним виделись каждый раз, когда Ричард передавал мне письма или деньги. Между мной и Тритоном даже возникло какое-то подобие дружбы, и он рассказал мне, что его отец когда-то был очень богат, но потерял своё состояние из-за переворота в Конгрес-Магерах. Исаак винил во всём нашего президента Эммериха… ну, и Таира Ревокарта. Последняя ненависть нас с ним сближала…

– Ну, что случилось? – злилась я, встречая Исаака в коридоре Академии. – Так срочно, что нельзя было до вечера подождать?! Меня преподавательница задавит за такое поведе…

– В Мирны планирует приехать Таир Ревокарт, – перебил Исаак. – Мы не знаем точной даты, но на период, пока он будет здесь, тебе лучше уехать из города.

Вспышки воспоминаний. Его резкие движения, моё срывающееся дыхание. Нож, срезающий пуговицы с моего жакета, и холодные глаза, наблюдавшие за мной без капли раскаяния. Небеса, зачем?!

– Хорошо, – ответила я спокойно, чувствуя, как начинают дрожать руки. – Я пойду собирать вещи.

– Мне тебя подождать или заехать попозже?

– Подожди, – ответила я рассеянно. – Мне недолго собираться.

Я схватилась за голову и попыталась собраться с мыслями. Страхи, казалось бы, надёжно припрятанные под слоями счастья и беззаботности, прорвались наружу. Вспомнилась та, другая реальность, до мельчайших деталей: скучные завтраки, длинные тяжёлые волосы, которые так хотелось обрезать, глупые мысли Мафодия – незлобные, но раздражающие. Надоедливый братец Ян с его вечным желанием находиться рядом со мной. Напоминания: «веди себя прилично, что подумают люди». И, наконец, прикосновения говерна.

Пока я возвращалась в свою комнату, краем глаза замечала, что проходящие мимо на меня смотрят. Мне казалось, они знают о случившемся. Догадываются, как Ревокарт медленно расшнуровывал моё платье, как впервые прикасался к голой коже и властно требовал раздвинуть ноги.

Вернувшись в комнату, я уставилась на своё отражение в зеркале. И увидела, что у меня всё лицо в краске… и она, краска, ярко-алого цвета. Как кровь!

И я залилась лихорадочным смехом. Это был очень плохой знак!

•••

Я уехала на три недели. В спешке договорилась, чтобы меня отпустили с занятий, собрала вещи и села в карету без отличительных знаков, присланную отцом. Она была неудобной и напоминала о плохом. Чем старше я становилась, тем отчётливее понимала, что мне не нравятся кареты. Не нравился мне также снег, той зимой вознамерившийся утопить всю страну в своих белоснежных внутренностях.

Жила я всё это время в доме отца. Для меня была выделена комната, куда я селилась каждый раз, приезжая к Ричарду. Безусловно, за два года я бывала в доме отца много раз, но ни разу – на целых три недели.

Вещей я взяла с собой немного – шкафы в родительском доме были забиты одеждой. Мне оставалось распаковать некоторые мелочи, сесть у окна и смотреть, как снег налипает на окно.

Мне было тепло и уютно. Служанка принесла горячий какао, который я пила маленькими глотками, вспоминая девочек из своей комнаты и как они, наверное, мёрзнут в нашей комнатке с продуваемыми окнами. «Надо будет привезти им несколько дополнительных одеял, – подумала я. – Вот уедет Таир Ревокарт из Мирн, я вернусь и порадую их подарками».

И, успокоив себя этой мыслью, уснула.

•••

За прошедшие два года я стала смелее. Теперь хоромы Ричарда воспринимались как нечто моё, личное. Я подшучивала над охранниками, играла с ними в карты и целовалась на спор. Правда, немного скучала за Парижем. Перед отъездом мне пришлось рассказать жениху наспех придуманную басню о том, что меня вызывает к себе больная тётушка.

Отец всегда ночевал дома, в своём крыле. Но я была уверена, что когда меня нет, он проводит время то у любовниц, то в других местах. Внешность Ричарда формировала в воображении образ эдакого покорителя женских сердец. Несмотря на возраст и почти полностью седые волосы, он был в очень хорошей физической форме, и я видела, как на него засматриваются томные барышни. Те единицы, которые случайно попадались мне на глаза, пялились на меня с неприкрытой ненавистью, считая, что Ричард мой любовник.

Прожив под одной крышей три недели, мы с отцом начали сближаться. Он очень хотел наладить со мной отношения, да и моя обида со временем знатно поутихла. Слово за слово, у нас начали завязываться всё более содержательные разговоры.