Дж Андрижески - Чёрное в белом

Ницше? Что-то в духе идеологии Гитлера?

Мой разум кружил вокруг этого с разных углов, разных отрывков философий, пытаясь найти там какую-то помощь… что угодно, чем я могла воспользоваться.

Не зная конкретной доктрины, я не видела лазейки.

У меня заканчивалось время.

Сейчас он со мной играл, но это продлится недолго.

Садист хотел продлить все это, причинить мне боль — заставить меня страдать. Психопат желал аудитории; он хотел, чтобы я точно знала, что он сделал; как умён он, как глупа я. Религиозный фанатик хочет ощутить избавление от любых проступков, чтобы ему сказали, что он — высшее создание, достойное наград за принесённые жертвы. Или, возможно, он просто хотел, чтобы я поняла, какую услугу он оказывает миру, избавляясь от меня.

В любом случае, психопату скоро наскучит.

Психопат уже имел меня более-менее в своём распоряжении, что делало меня менее интересной.

Как только ему станет скучно, я умру.

Я пыталась ухватиться за это, уловить суть его разных частей. Но я не видела, как это может мне помочь. Из-за нехватки кислорода становилось тяжело думать.

Мне приходилось бороться, чтобы не поддаться химическим изменениям, вызывающим у моего тела желание раствориться в пассивности, захлопнуться в поистине беспомощном стазисе. Это физиологическая реакция выживания, которая приведёт к потере сознания.

Подумав об этом, я позволила своему телу обмякнуть.

Выдохнув последние крупицы кислорода, задерживаемые в уже горящих лёгких, я позволила каждой мышце в своём теле обмякнуть. Я открыла щиты своего разума, позволила мыслям прийти в состояние полного поражения. Я расслабила мышцы шеи и лица, позволила глазам закатиться.

— Тупая пи*да, — сказал Йен, снова колотя меня головой о стену. — Проснись! Я не закончил с тобой говорить!

Я позволила голове качнуться туда, куда её тянула гравитация. Я лишь ненадолго зажмурила глаза от удара. Все остальные мышцы оставались мягкими, лицо расслабилось.

Когда он сделал это снова, я совершила полубессознательный, рефлекторный пинок ногой.

Пальцы Йена разжались.

Я дёрнулась всем весом вниз и в сторону, резко разворачиваясь на здоровой ноге и колене. Внезапное резкое движение заставило его пальцы разжаться. Это также напрягло мышцы моей шеи, вызывая жгучую боль. Я уронила свой вес, как только освободилась, и Йен кинулся за мной, хватая за плечо прежде, чем замахнуться кулаком.

Он сильно ударил меня, прямо по ране от шрапнели на ноге.

Боль была такой интенсивной, что я опять едва не потеряла сознание.

Я издала крик, падая назад, в окно.

Мой локоть разбил разноцветные восьмиугольники викторианского стекла прямо перед тем, как Йен вывернул мою руку, выбивая моё плечо в просвет окна слева.

Вся моя рука и половина тела высунулись из окна, и я закричала.

Выгнувшись всем телом, когда он дёрнул меня назад, я бросилась всем весом вперёд, заставая его врасплох, и этого хватило, чтобы лишить его равновесия. Прежде, чем Йен успел собраться, я другой рукой схватила бутылку вина с низкого столика. Одновременно с этим я врезалась бедром в тот же разрисованный столик, сшибая безделушки и свечи в углу стола. Схватившись за горлышко бутылки, когда Йен за талию дёрнул меня назад, я сумела удержать её, даже когда он тащил меня.

Как только я осознала, что держу бутылку, я оттолкнулась от стены здоровой ногой.

Используя это, мой вес и движущую силу его тяги, чтобы развернуться всем телом, я снова оттолкнулась от столика и стула, чтобы сильнее ударить его. Падая на Йена, я развернулась в воздухе, в падении ударив его бутылкой по голове.

Я ударила его чертовски сильно.

Я что-то услышала при этом.

Этот звук мог быть лишь в моей голове.

И все же к горлу подступила желчь.

Поднявшись с места, куда я упала на него, я поднялась на ноги, используя стену, чтобы не отпускать бутылку. Йен все ещё стоял на коленях на ковре, держась за затылок обеими руками. Я не колебалась, увидев его в вертикальном положении, пусть даже и на коленях. Используя стену, чтобы устоять на ногах, я снова врезала бутылкой. Затем ещё раз.

После третьего удара он по-настоящему перестал двигаться.

К тому времени Йен повалился на ковёр. На моих руках, лице и шее была кровь. Я уставилась на него, тяжело дыша и ощущая тошноту.

Я понятия не имела, убила ли я его. Я предполагала, что, наверное, да.

Я все ещё стояла там, решая, что делать дальше — стоит ли мне постучать к соседям, одолжить телефон, чтобы позвонить Нику или Энджел или Блэку, или может быть, всем троим…

Когда дверь моей квартиры распахнулась.

Я подняла взгляд, все ещё держа в руках окровавленное горлышко винной бутылки.

Я забыла о своей руке, которую порезала об окно.

— Иисусе, Мири… — Ник стоял там с пистолетом в руках.

Он медленно опустил оружие, увидев мой внешний вид, затем уставился на тело у моих ног, и его глаза выпучились. Я никогда не видела его таким.

— Иисус Христос, — повторил он. — … Мири. Какого черта здесь произошло? Что ты наделала?

Уставившись на него, я издала невольный смешок.

Где-то посередине смех превратился в рыдание.

— Он мёртв? — отрешённо спросила я, принимая чашку кофе от Энджел и изучая её лицо. — Я его убила, да? Йена?

Энджел поколебалась, её полные губы замерли, как будто она металась между возможными вариантами, которые она могла озвучить. Затем она как будто приняла решение. Судя по выражению её лица, у меня сложилось впечатление, что она решила смягчить вещи, и я оценила это. Вроде как.

Опустившись на мягкий офисный стул рядом со мной, она серьёзно посмотрела мне в глаза.

Мы находились в конференц-зале внутри главного полицейского участка в центре города, в районе Саут-Мишн… а не в меньшем участке на Филмор, где обычно работали Энджел и Ник, и где меня допрашивали накануне ночью. Вместо этого они привезли меня в центр, отчасти в качестве меры безопасности, сказала мне Энджел… но я подозревала, что в основном потому, что из-за взрыва и личности Йена в деле замешано намного больше департаментов, которые спорили из-за юрисдикции.

Многие из этих департаментов будут уже федеральными, я знала это.

— Ты его не убила, Мири, — заверила меня Энджел, кладя руку на моё бедро.

Она убрала ладонь, когда я вздрогнула.

Я не винила её за забывчивость — новая повязка была тоньше предыдущей и не выпирала так сильно под больничными штанами, которые я надела после того, как меня раздели догола и дали команде криминалистов копошиться надо мной с пинцетами, микроскопами, ватными палочками и латексными перчатками. Весь этот процесс занял несколько часов… так долго, что я понятия не имела, который час, и как долго я здесь пробыла.