Татьяна Курило - Страна Свободных Джиннов (СИ)

— Учительницу, — объяснила Халимар.

— А ты уже все знаешь, — сказал Хома, совсем не удивившись.

— Конечно. И даже знаю, что она не права. Научиться живописи можно в любом возрасте. Хочешь, я сама буду тебя учить?

— Ты не понимаешь! Мне важно, чтобы я сам создавал свои картины, безо всякого колдовства.

— Ну, и создавай себе сам, безо всякого колдовства! А я буду тебя учить. Ты не знал, что я учитель живописи? Хочешь, я тебе диплом покажу, если ты мне не веришь?

И она достала из-под блузки свернутый в трубочку лист бумаги. Развернула и протянула Хоме. На листе черным по белому было написано; «Диплом выдан Халимар о том, что она является самым лучшим учителем живописи». На дипломе не было ни номера, ни даты, ни подписи, ни печати.

— Липовый твой дипломчик! За глупца меня держишь?

— Ну, липовый. Не прошло, и не надо. Но я научу тебя рисовать! Спорим на желание. Если ты научишься рисовать, ты должен будешь исполнить мое желание. А если не научишься, тогда твое желание исполню я. Идет?

— Хорошо. Я согласен. Как будто у меня есть выбор, — уныло согласился Хома.

— Выбор есть всегда! Выбери себе любимый цвет. Синий. Спорим, ты выберешь синий!

— Да, не трудно догадаться. У меня почти вся одежда синего цвета.

— Синий — это вечер, сумерки, загадочность. Синие коты — это сумеречно-вечерние загадочные коты. А что ты еще умеешь рисовать?

— Я люблю рисовать дома. Вернее, домики. Но я рисую их не лучше, чем это делают дети в детском саду.

— А лучше и не надо! Нарисуй такой примитивный, как будто увиденный детскими глазами, домик. Освети окна ярким электрическим светом. Поставь сверху дымоход или спутниковую антенну. А на крышу посади кота. Или еще лучше: парочку влюбленных котов. Пусть себе сидят, обнявшись, и любуются звездами. Все так просто и примитивно, а какой глубокий смысл!

— Да, — хмыкнул Хома, — очень глубокий смысл: влюбленные коты!

— А что еще имеет смысл, кроме любви?

— Я не стал бы так категорично утверждать! Есть вещи важнее, чем любовь, — уверенно сказал Хома.

— Назови хоть одну! — потребовала Халимар.

— Искусство, — уже не так уверенно сказал Хома после десятиминутного молчания.

— Искусство? Так бегом хватай кисть! Создавай! Твори!

Хома послушно взял кисть, обмакнул ее в фиолетовую краску и нарисовал … кота. Вернее, не совсем кота, а только схему. Как рисуют дети: картофелина, кружок, ушки, усики, ротик, лапки и хвост трубой.

— Ого! Ты делаешь успехи! А теперь сделай так, чтобы он у тебя сидел на крыше. Добавь ему подружку — и картина обретет смысл!

После трехчасовой возни и испорченных четырех листов, у Хомы получилась первая в его жизни картина. На крыше фиолетового дома с ярко освещенными электричеством окнами сидели, обнявшись, кот и кошка и любовались апельсиновой луной.

— Какая чудесная ночная картина! — воскликнула Халимар.

— Это не картина. Это мой позор. Ночной позор, — сказал Хома.

— Прекрасное название для картины! Теперь осталось создать еще дневной позор, сумеречный позор — и я пойду продавать твои картины. Они будут иметь грандиозный успех!

— Ты шутишь?

— Какие шутки? Есть вещи, о которых шутить нельзя. К таким вещам я отношу твои картины в первую очередь.

Хома усердно трудился, а Халимар служила ему музой. Она восхищалась его талантом, хвалила его работу, как могла. И уже почти ночью все три картины Хомы были готовы. Ярко-оранжевый дневной позор, синий — сумеречный и фиолетовый ночной. На всех трех картинах была все та же счастливая парочка котов и все та же гостеприимно приютившая их крыша многоэтажного дома со спутниковой антенной.

— А название корректное? Все-таки позор!

— Ну и что? Позор — это не ругательство. В одном родственном твоему родному языке слово позор означает «внимание, смотри». Или что-то в этом роде! Так что буквально это название может означать: «Обратите внимание на влюбленных котов днем, ночью и в сумерки!» Это же прекрасно! Это призыв к любви, милосердию и так далее, и тому подобное!

— По-моему, здорово ты придумала, Халимар.

— А я вообще гениальная девушка, — скромно согласилась Халимар. — Завтра же иду в горсад продавать твои картины!

— А мне даже как-то жаль с ними расставаться!

— Не бойся! Ты себе еще такие нарисуешь! — убедительно сказала муза.

На следующий день Халимар продавала картины в горсаду. Она сразу же заметила знакомого джинна. Он был с толстячком, а толстячок отошел от него, чтобы купить мороженое малышке.

— Что, добрячку служишь? — спросила Халимар знакомого джинна.

— Добрячку? — рассмеялся джин по имени Ибрагим. — Этот добрячок бросил жену, пятилетнюю дочь и ушел к другой женщине. Это он по воскресеньям из себя хорошего отца изображает. Вот мороженое купил!

Добрячок с дочерью подошли к Халимар и стоявшему рядом с ней джинну.

— Папа! Папа! Я хочу такого котика! — восторженно воскликнула девочка, увидев картины Хомы.

— Я покупаю все! — сказал добрячок.

— А зачем вам все? — удивилась Халимар. — Купите дочери одну, другие она сама нарисует не хуже.

— Нет! Сказал, все, значит, все! Одну дочка заберет домой, а две у меня будут висеть. Когда она ко мне в гости придет, смотреть будет.

— Все так все. Я скорее домой пойду, — согласилась Халимар.

— Это ваши картины? — спросил добрячок.

— Нет, я их только продаю. Фамилия художника есть в нижнем углу, если вам интересно.

Халимар распрощалась с картинами и направилась домой. Она очень выгодно продала творения Хомы. Теперь можно готовить следующие для продажи. Казалось, надо было радоваться. Но Халимар что-то тревожно стало на душе. Ибрагим! Черный джинн, который вот уже пару веков преследует ее повсюду. Ибрагим давно уже намекал ей, что хотел бы вернуться вместе с ней в Страну Свободных Джиннов. А это может означать только одно — брак. Что может быть ужаснее брака черного джинна с белым джинном? Это же вечные скандалы, ссоры, выяснения отношений, ревность. Причем, вечные — в самом прямом смысле этого слова. Ведь джинны живут всегда. Конечно, бывало, что черный и белый джинн влюблялись друг в друга, но не всегда это приводило к чему-нибудь хорошему.

Халимар знала, что Ибрагим уже давно положил на нее глаз. Этот удивительно красивый, высокий, стройный брюнет был злым, жестоким и мстительным. Ему нельзя было просто так отказать.

«Ах! Если бы у меня уже был жених, какой-то сильный белый джинн, все было бы намного проще. Тогда бы Ибрагим сам оставил меня в покое».

Когда до возвращения в Страну Свободных Джиннов оставалась еще несколько десятилетий, Халимар не очень волновалась. Но сейчас, когда возвращение так близко! К тому же, папа Халимар не считал цвет джинна препятствием к вступлению в брак. Он, как и все белые джинны, был за свободу выбора в любви. Папе нравился Ибрагим, он вырос по соседству. А Халимар… А Халимар нравился Хома. Еще никто и никогда не нравился ей так сильно, как этот вечно недовольный, ворчливый и не очень уверенный в себе юноша.