Светлана Тимина - Пламя Атлантиды

Ведикус и тут оказался на высоте, смиренно склонил голову и занял коленопреклоненную позу, подергивая плечами. Роксана улыбнулась, словно ничего другого и не ожидала, перевела взгляд на Дмитрия, который, вспомнив об уготовленной самому себе роли, поспешно встал на колени рядом с приятелем, якобы нерешительно кивнув в знак приветствия.

— Неужели мой удар оказался столь силен для тебя, чужеземец? — старейшина перебывала в прекрасном настроении, в немалой степени этому поспособствовало слишком правдоподобное смирение обоих пленников. Савичев трижды обманывал даже детектор лжи, поэтому у мудрой женщины сейчас не возникло особых сомнений в его покорности. Две сопровождающие девушки принесли также одежду — подобие домотканой туники с плетеным поясом.

— Твое одеяние приведут в надлежавший вид и вернут тебе после полудня — пояснила вождь. — Перед глазами матриарх ты предстанешь в убранстве своих земель.

Грубый холст туники был чем-то похож на вышиванку, но Савичев не стал ломать легенду о собственном послушании лишними разговорами. Переоделся под пристальным женским взглядом, стараясь якобы непроизвольно напрягать мышцы.

"Если бы не Хронос и не поиск дороги домой, я бы тебя порвал в пути, надменная сука", — ситуация не могла его не бесить своей неоднозначностью. Случись это все в его мире, он бы моментально подставил под удар вождя и ее озабоченную дочурку. Лишенные предводителя оциллы, просто не сообразили бы, что именно делать, в этом он был уверен, как и в том, что вряд ли отказал бы себе в удовольствии отыметь этих заложниц в отместку за приятеля. Это его несколько удивило, никогда доселе в горячих точках не возникало желания проявить жестокость к семьям врага — ни у него, ни у его братьев по оружию.

Главное — попасть домой, напомнил себе Савичев, не стоит позволять ненависти одержать верх над разумом.

— Ты решил умерить свою гордыню? — спросила Роксана ближе к вечеру, пригласив его за свой стол отведать изысканных яств. Дмитрий старался играть свою роль как можно правдоподобнее, избегал взгляда старейшины и не раскрывал рот без приказа.

— Да, великий вождь. Сама мысль о том, что в скором времени мне предстоит узреть прекраснейшую из правительниц этого мира, наполняет мое сердце трепетом и смирением. — Он испытывал лишь легкое любопытство, записав непревзойденную матриарх в список своих врагов. — Это великая честь для недостойных… самцов.

— Недостойный муж не удостоился бы чести предстать перед очами Лаэртии, как и восседать за моим столом подобно равному, — Роксана пригубила из кубка. — В великой империи тем, кто наделен острым разумом, всегда сопутствует почет и слава. Если матриарх сочтет тебя достойным, ты избежишь участи раба и получишь свободу передвижения. Стрелы Криспиды давно минуют ее сердце после гибели спутника жизни, но если тебе удастся пробудить в ней желание, перспективы будут самыми заманчивыми. Вольный спутник делит власть с матриарх и становится равным, отмеченным печатью Антала.

Савичев придал своему лицу выражение щенячьего восторга, но сами его мысли сейчас были не столь восторженными. "Чпокну императрицу и свалю домой. Надо обучить ее фразе "даст ист фантастиш" и другим премудростям немецкого кинематографа, просо ради прикола. Если брать от этой ситуации, то по максимуму". Вот в чем, а в собственной неотразимости он никогда не сомневался.

— Вижу, ты осознал, что тебе предстоит и как следует себя вести, — обмануть неглупую старейшину оказалось просто. — Не хотелось бы заковывать тебя в цепи, потому как при дорожной тряске наручи изотрут кожу в кровь. Лучше тебе не играть со мной, чужеземец, потому как если матриарх узрит тебя избитого — а в случае твоего неподчинения никто с тобой не станет церемониться — ты отправишься прямиком в шахту или на рабовладельческий рынок.

— Я готов тебе поклясться своими богами, — закивал Савичев.

— На собственной крови?

— Конечно, ведь капля моей крови делает уговор нерушимым. Иначе гнев богов обрушится на мою родню до десятого колена. — Главное, верить в ту чушь, которую несешь. Он даже не поморщился, когда старейшина полоснула его ножом по предплечью и, не позволив опомниться, втерла в свежие надрезы порошок, похожий на уголь. Савичев ненавидел татуировки, но стойко стерпел эту манипуляцию. Геройствовать без возможности вернуться в свой мир пока не имело особого смысла. Лучше ударить на поражение на прощание, когда временной портал будет найден.

— И ты не будешь просить за своего друга? — осторожно прощупала почву старейшина.

— Он слабоумен, — пожал плечами археолог, — к тому же сломлен окончательно. Меня терзают сомнения, был ли он воином, этот самец дрожит от собственной тени.

Его игра сработала. Во время последней трапезы в общине оцилл он буквально утопил Роксану в покорном почтении, с молчаливого позволения попросил дать ему ценные советы, как вести себя во дворце матриарх и запомнил базовые правила этикета. Дмитрия немного удивил тот факт, что Роксана собралась сопровождать его в пути вместе с (какое облегчение) всего шестью оциллами, но мужчина ничем этого не выдал, включив маску щенячьего восторга и пояснив, что безумно счастлив продолжать вести беседы с подобной женщиной, наградив ее эпитетами, которых прежде удостаивалась только Лаэртия.

Позже вернули его одежду — выстиранную и высушенную на солнце, больше всего лесных дикарок заинтересовали плавки, которые они даже не сразу хотели ему возвращать. Тупая орда, думал Савичев, продолжая улыбаться Роксане, которая больше не считала нужным скрывать своего расположения к чужаку.

Они тронулись в путь около полуночи. Ведикус продолжал изображать полуобморочную сомнамбулу, и вскоре зоркие оциллы ослабили свое пристальное внимание. Старейшина ехала верхом на вороной кобыле в сопровождении двух оцилл, еще две управляли повозкой, а третья пара осталась присматривать за узниками. Процессия еще не выехала с территории обширных лесов, и когда повозка замедлила ход на каменистой дороге, Ведикус, притворившийся спящим, перехватил взгляд Савичева, а тот едва заметно скосил глаза в сторону, подавая условный знак. Тотчас же спаркалиец застонал, якобы во сне, и по его телу пошла волна крупной дрожи. Оциллы лишь на миг прервали свою беседу, презрительно усмехнувшись, тогда как Дмитрий подошел к приятелю, тряхнув его за плечи.

— Эй, что с тобой? Во имя Лакедона, ублюдок, ты перебиваешь мне сон! — сжал пальцы на шее и шепнул прямо на ухо: — Ты понимаешь, что второй попытки у тебя не будет?

Удар Ведикуса оказался сокрушительным. Кровь брызнула из рассеченной губы Савичева на деревянный настил повозки, и он вскочил на ноги, поворачиваясь к оциллам, которых происходящее только забавляло: