Энн Лу - Лоно Заруны [СИ]

Как только мы отдалились от города на расстояние пяти километров, Забава сказала, что «тяжелый воздух вернулся» и теперь они не могут летать. Я переживала, чтобы зарнаряне не заметили этого, потому что хотела, чтобы они продолжали бояться ниясытей. Внутри у меня сохранялось стойкое чувство, что эти люди имели недобрые намерения. Об их нехороших мыслях я догадалась по предубежденным косым взглядам в сторону Мэноны и кривой физиономии «Главаря» с посохом, будто тот съел что-то тухлое.

Пока шли, то и дело вертели головами. Вверху синела узкая полоса неба, под ногами шуршал крупный гравий и песок, пахло плесенью и сыростью. Идти стало, конечно, намного легче после нещадного зноя пустыни. И вернулось здравое мышление. Высота отвесных 80-метровых скал, между которыми мы осторожно двигались, заставляла чаще стучать сердце. Вокруг изрезанные и истертые серые камни. По краям, словно перила, извивался давно высохший водопроводный желоб. Что это именно древний водопровод, сообщил Зунг. То тут, то там встречались высеченные в камне древние надписи, и даже целые ниши, вырубленные в известняке для отдыха. Если нам внушали волнение эти мелкие элементы трудов древних, то, что же тогда нас ожидало впереди?

По дороге я имела возможность немного пообщаться с Вэй Вэй и познакомить ее с Лахретом. Он отнесся к ней с теплотой и вежливостью, а мне мысленно сказал, что напрасно я согласилась взять ее с собой. Но не осудил.

Девушка большей частью жалась ко мне и боязливо смотрела в затылок Старейшины. Оказывается, это был ее родной дед, а Хим Дан — его сын. Именно поэтому она смогла выжить в строгих правилах города и иметь доступ к Хранилищу Истории, Святому Святых города, куда могут входить только избранные. Дед всегда был суровым к ней и почти никогда не разговаривал, чего не скажешь об отце. Хоть Хим Дан до коликов боялся Старейшину, но всегда становился в ее защиту и никогда не давал дочь в обиду. Имея такое родство, пусть ее и считали странной из-за способа появления на свет и экзальтированного поведения, она никогда не была жертвой жестоких насмешек. Ее не осмеивали, но и не общались. Она была неофициальным изгоем. Именно поэтому, когда с ней заговорил кто-то посторонний, Вэй Вэй этому неимоверно обрадовалась (пусть и говорили с ней на чужом языке). Кстати, язык наш она знала с детства, поскольку все, кто принадлежал к клану «хранителей» обязаны знать «чуждый» язык, язык Внешнего мира.

Хранителями в Зарнаре называли тех, кто имел непосредственный доступ к Хранилищу Истории и берег порядок в городе, как и полную согласованность со всеми традициями и правилами предков. Их боялись и уважали. Выбирали хранителей либо по способностям, определенным уже с самого рождения учеными, либо по кровному родству. Кстати сказать, родство это контролировалось соответственно расписанию и соизмеримо смертности. Каждый зарнарянин имел свой личный код и стоял в списке комитета рождаемости. Затем составлялись пары и вызывались на процедуру продолжения рода. Их гены совмещали, и эмбрион помещали в специальную капсулу, где плод созревал до момента появления на свет. Таким образом, предупреждалось вырождение общества, избегались смешанные браки и естественно проходил отбор лучшего потомства, как в селекции. Эта мысль меня повергла в шок. Люди — как животные! Однако в этом было больше здравого смысла, чем в моих эмоциях. А как по-другому избежать кризиса населения в изолированном месте, где нет дороги никуда? Разве что в пустынные земли, где почти что ничего не растет, и водятся опасные твари, которых, кстати, мы имели «удовольствие» лицезреть по пути в Зарнар.

Вэй Вэй говорила, что одно время даже подумывала сбежать в пустыню, лишь бы подальше от Зарнара. Однако не осмелилась. Был у нее еще шанс пойти жить в Окраины. Так называли зарнаряне поселение «вольнодумцев», живших у подножия гор. Там процветала преступность, насилие и многие другие грехи, о которых страшно подумать. Там можно было жить так, как хочешь. Никто не контролирует, не давит, не следит за тобой. Рожай, сколько хочешь и как хочешь. Но только вот проблема голода и перенаселения была самой тяжелой. Люди там выживали по закону джунглей.

В общем, узнала я за дорогу об этих местах много шокирующих вещей. И успела не раз порадоваться, что случай занес меня не в горы Градасса, а во Внешний мир на Заруне.

Но вот, наконец, впереди замелькал просвет — завершение расселины. Шихард обернулся, чтобы проверить, кто сзади и дал знак, что мы пришли. К тому времени проход уже достаточно расширился, и по нему можно было идти по трое. Старейшина подождал, пока подтянется весь коллектив, и предложил повернуть за поворот.

И вот тут мы почувствовали то потрясение, которое анонсировали нам надписи и ниши по пути сюда. Застыв, как маленькие мурашки перед великаном, мы взирали на невероятную громадину, высеченную в самой скале. Цельный каменный массив без каких-либо достроек выделялся на фоне серой стены потрясающим контрастом. Это же целый город в скале!

Постепенно состояние оцепенения сменило удивление от того, что такое сооружение можно вырубить прямо в камне. Перед входом стояли четыре огромные серые колонны, поддерживающие узкий антаблемент, над которым высился второй ярус колонн с подобным фронтоном. Под главным карнизом, скрытая по большей части в тени, высотой около десяти метров, за небольшой лестницей виднелась двустворчатая дверь. А между колоннами по бокам двери на высоких постаментах стояло две статуи полураздетых мужчин. Они смотрели вниз на лестницу серьезными глазами и сурово хмурили лбы, будто предупреждая, что там не место для туристов.

Позволив нам вдосталь насладиться видом сего монументального сооружения, Шихард поманил идти за ним прямо к парадному входу. Я шла на дрожащих ногах. Чтобы не упасть, вцепилась в руку мужа. Он понимающе улыбнулся и приобнял. Забава испытывала другие чувства, о которых она сообщила немного позже. Когда мы остановились прямо перед лестницей, она неожиданно остановилась и замотала головой.

— Что случилось? — удивилась я, расширив на нее глаза.

— Я туда не пойду.

— Почему?

— Там пахнет смертью. Там время перемешалось с пространством. Там тьма и холод. Мне страшно.

— Как, страшно? Забава! Ты меня удивляешь! Так что, туда нельзя идти?

— Тебе можно. Ты — человек. Мне нельзя. Пока там есть это, я не смогу пройти. Ты должна убрать его.

— Что это???

Но Забава не ответила, лишь отступила и замерла, ширя глаза на закрытую гигантскую дверь. Рядом стали и остальные ниясыти, с волнением оглядываясь по сторонам.

— Лирит то же самое говорит, — задумчиво протянул Лахрет, когда я перевела ему слова королевы. — Это место гиблое…