Ирина Котова - Медвежье солнце

– Мой король, – подал голос Ольрен Ровент. – Ты вправе казнить нас, но прошу, подумай: что бы ты сделал, если бы кто-то из линдморов заболел? Я не прошу помиловать меня. Об одном молю: возьми мою жизнь, но не жизни других. Я смутил их разум, моя вина.

– Каждый, – прорычал Демьян, на глазах наливаясь гневом, – несет ответственность за свои поступки. Моя жена, которую вы гнали, отдала за меня жизнь, превратившись в неразумного зверя. Какую виру вы дадите за нее? За королеву, которую предали?

Его трясло от ярости, лицо было страшным – и король несколько раз вздохнул, облизал клыки, сделал шаг назад.

– Вот что, – слова его падали, как удары секиры. – Как вы поступили, так и я поступлю с вами. Вот мое слово: в ближайшее полнолуние вы обернетесь в медведей и не вернетесь обратно, пока моя супруга не обретет человеческий облик. Если этого не будет никогда, то и вы никогда не станете людьми. Армия на ваших землях более вам не подчиняется, только напрямую мне. Каждый из вас пришлет мне младшего сына или дочь, пока старшие будут управлять землями. Детей ваших возьму я выкупом и залогом того, что вы больше не придете сюда как враги, и буду вправе распоряжаться их жизнями как пожелаю. Станут служить в замке.

На него смотрели с изумлением и надеждой и боялись даже дышать.

– Если кто-то из ваших старших посчитает, – громко продолжал повелитель Бермонта, – что я проявил слабость, и вздумает мстить, я приду к вам и уничтожу всех мужчин как несущих семя предателей, и линды ваши сотру с лица земли, а жен и детей возьму к себе в клан. И имя ваше забудется, и род. Возможно, ваши старшие дети смогут заслужить мое прощение. Всё. Идите.

Площадь опустела почти мгновенно. Демьян постоял немного, глядя вслед уходящим берманам, и пошел обратно. К жене, которую не уберег.

Хозяин лесов возвращался в свой небесный дом, расположенный посреди исполинской дубовой рощи. Пахарь не любил излишеств, и жилище его больше всего походило на простую землянку с крышей из темно-зеленых мхов. Единственной роскошной вещью в том доме было широкое, крепкое, покрытое мягкими мехами ложе, которое лесной хозяин сам вырезал для них с Водой из старого дуба. В свой сезон бог приносил ей сюда полевые цветы и спелые красные яблоки, показывал пушистых зайчат и сердитых ежей, и супруга ласково улыбалась ему, гладя по натруженным плечам. И поцелуи ее потом были яблочными, медовыми, сладкими.

Но не успел Великий Бер ступить на порог, как вырос перед ним взбешенный огненный брат, размахнулся широко и мощно – завыли высокие деревья, склоняясь, как от урагана, – и ударил в лицо. Отшатнулся оскалившийся Медведь, скинул с плеч тяжелую шкуру и рыкнул досадливо:

– Отвел душу, потешил кулак?! Не греми, отвечу!

Не послушал его Красный: выдрал с корнем дуб, ветвями до солнца достающий, замахнулся – и Пахарь встретил этот удар молотом. И долго еще любопытные белки и зайцы, прячущиеся во влажных мхах среди кряжистых корней, наблюдали за божественной дракой. Схватились братья не на шутку, и гулко ворочался гром в небесах по всей Туре, да и землю время от времени едва заметно потряхивало.

После доброй битвы и примирения оба великих сезона отдыхали на разбитой поляне, слушая гудение толстых мохнатых шмелей и пронзительный стрекот кузнечиков, а золотые, размером с руку, трудяги-муравьи поспешно очищали окрестности от щепы, веток и остро пахнущей взбитой листвы. Из груди Воина все еще прорывалось грозное ворчание, и Зеленый ушел в свою землянку и появился через несколько мгновений с двумя огромными бочками на плечах.

– Медовуха, – кротко сказал он, опуская одну из них перед братом. – Выпей, залей гнев. Сына моего не трогай, сам с него взыщу.

– Мне он люб, – мрачно ответил Красный. Кулаком выбил заглушку и начал жадно пить терпкий, сладкий напиток. Он всегда быстро вспыхивал и быстро остывал, да и медовуха оказалась хороша. Опустил бочку, вытер рукой рот. – Хороший воин. Но слишком самоуверен. Погубил мне девчонку. Хоть и думал я, что так выйдет, вины его это не умаляет.

– Кто из нас не переболел самоуверенностью? – возразил Великий Бер с намеком и сел рядом, не обращая внимания на вновь полыхнувшие огнем глаза брата. – Да и ты не Смерть, чтобы знать наверняка. В любом случае она ему жена, в шкуре или нет, медведицей или человеком. А как сложится – только Отец ведает.

Двое великих богов, вечных мальчишек, стоящих по годовому циклу рядом, молча пили под шум исполинских деревьев, и на Туру спускалось такое же тихое умиротворение, которое ощущали они в этой роще, что дышала сладковатой прелой листвой, влажными желудями и горькой разогретой на солнце дубовой корой.