Татьяна Рябинина - В плену отражения

- Да, - согласилась я. – В наше время есть столько вещей, которые обозвали бы магией и дьявольщиной, попади они сюда.

- Я скажу тебе кое-что. За такие слова меня, возможно, сожгли бы на костре как еретичку. Я не считаю прежних богов демонами, как это положено. Люди всегда верили в Бога, но он приходил к ним таким, каким их разум мог Его вместить. Ребенка не учат философии и математике, пока он не научится думать. Любовь небесная прекрасна, но без любви земной род человеческий не может существовать. Телесное влечение, продолжение рода – на этом стоит мир.

- Разве церковь не считает страсть греховной?

- Страсть греховна, если в ней нет любви, нет небесной искры. Есть слово Божье, есть слово человеческое. «Плодитесь и размножайтесь» [8] «И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею…» (Быт.1:28) , - сказал Господь. Так ли уж важно, что скажут люди? Ну, вот мы и пришли. Это где-то здесь. Как только увидишь, что меня нет на дороге, значит, ты с той стороны.

- Подождите! – я рванула было вперед, но тут же остановилась. – Если я начну с Маргарет новую жизнь, до этого самого дня в том мире, в отражении, пройдет всего двадцать лет. А здесь… не могу с ходу сосчитать, но по-любому проходит гораздо больше. Как так получается, что вы с Маргарет встречаетесь?

- Не знаю. Но как-то получается. Время – это тайна. Поторопись. А то проход закроется, и ты останешься здесь до ее следующего появления. А потом вернешься туда и проживешь с ней еще одну жизнь, чтобы опять вернуться сюда.

- Боже мой, - простонала я. – Если я когда-нибудь попаду домой, окажется, что мой муж давно женился на другой и нянчит внуков.

- Как знать? – вздохнула сестра Констанс. – Не исключено.

Я наметила себе точку на дороге метрах в ста и мгновенно перенеслась туда. Оборачиваться нужды не было: я видела одновременно все вокруг себя. Сестра Констанс исчезла, избушка словно растворилась в воздухе. Уже неплохо, я на своей стороне.

На востоке небо чуть посветлело. Маргарет в это время спала в Рэтби, в большом уродливом доме местного барона. Лет через сто его снесут, а потом, при одном из Георгов, построят особняк, где в наше время будет находиться гостиница «Рэтборо». Я представила себе комнату, которую Маргарет делила с Грейс и еще одной девушкой. Во время таких выездных увеселений о комфорте придворных, а тем более приглашенных гостей не особо беспокоились. Даже семейным парам не всегда удавалось заполучить отдельную спальню.

Не успела я толком вообразить эту тесную каморку с крошечным окном и каменным полом, как оказалось там. Грейс и Морин спали на кровати, едва подходящей для одного, а Маргарет – на узкой жесткой лежанке. Я смотрела на ее бледное осунувшееся лицо, разметавшиеся по подушке волосы, тонкие руки поверх одеяла. На кольцо. В комнате было темно, но мне не нужен был свет, чтобы видеть.

Как странно… Я полюбила эту женщину, когда она была призраком. Жила ее жизнью, испытывая вместе с ней радость и горе. Скучала по ней, когда она ушла. А теперь почти ненавидела эту мертвую оболочку, которая снова должна была стать моей тюрьмой – на долгие годы этого механического мира, обреченного раз за разом бродить по кругу, пока не кончится завод.

Главное – не думать, что через несколько дней мое сознание может исчезнуть навсегда. Или что я останусь в отражении навечно – бесплотной тенью. Если думать об этом, решимость может испариться, и тогда… тогда я точно больше не увижу Тони и Мэгги. Даже не рискнув сделать что-то для возвращения домой.

Чтобы вернуться в тело Маргарет, мне надо было представить себя ею. Вспомнить особо яркий эпизод, пережитый с ней вместе. Я боялась, что в голову полезет какая-нибудь эротика, но вдруг как наяву увидела пятнадцатилетнюю Маргарет, которая солнечным летним днем на лугу плела венок из крупных ромашек. В ней было столько радости, желания жить, наслаждаться красотой мира, казалось, она светится изнутри. Это была та особая прелесть совсем юной девушки, которую французы неизвестно почему называют la beauté du diable [9] (франц.) красота дьявола .

Картинка исчезла. Я оказалась в темноте и тесноте. Как джинн, загнанный в обратно в бутылку. Тело Маргарет жало и давило, словно слишком узкая одежда. Ее глаза были закрыты – я больше не видела ничего. В отражении не было снов, как не было чувств и мыслей. Когда она ложилась спать, мне оставалось только вспоминать прошлое, беседовать сама с собой или петь революционные песни. Без шуток, моими хитами были «Варшавянка» и «Марсельеза». Почему? Да кто б знал.

Хмурое утро. Король был не в духе – снова открылась рана на ноге. Свита заметалась, не зная, как угодить раздраженному монарху. Из-за смерти Генри Грайтона весь намеченный порядок пошел прахом. Погода обещала испортиться еще сильнее. Продолжения охоты не предвиделось, но Генрих решил остаться в Рэтби еще на один день. Живущим поблизости разрешено было отправиться по домам.

Роджер не отходил от Маргарет ни на шаг, Хьюго держался поодаль, но тоже постоянно следил за ней. Странно, что они разрешили ей ночевать с другими девушками – а вдруг она разболтала бы о том, что случилось на охоте. Хотя оставь они ее в своей комнате - такое нарушение приличий вызвало бы гораздо больше кривотолков, а им явно не хотелось привлекать к себе внимание. Хьюго даже не познакомил Маргарет с обещанным женихом. Но, может, его там и не было?

Обратная дорога показалась мне таким же адом, как и путь в Рэтби. До начала эпохи нормальных карет оставалось как минимум полвека. Крытые повозки считались роскошью и одновременно выражением непристойной изнеженности, простительной лишь для тех, кто не мог по каким-то причинам передвигаться верхом. Хьюго заказал ее («для женщин»), как сейчас покупают понтовую, но неудобную машину. Чтобы показать, что может себе это позволить.

Маргарет с удовольствием ехала бы верхом, даже под дождем, но ее снова загнали в безобразный сундук на колесах, который даже на ровной дороге трясся, как вибромассажер. Хьюго ехал впереди, Роджер рядом – как конвой. Можно подумать, она могла сбежать из этой колымаги. Накрапывал мелкий дождь, порывы ветра пробирались внутрь через не застекленные окна. Впрочем, грех жаловаться. Была бы Маргарет женщиной низкого сословия – ездила бы на осле.

Мне было холодно и скучно. Я говорила, что Маргарет в отражении не испытывала никаких чувств, но это было не совсем так. Холод, как и усталость, голод, боль и прочие сугубо физиологические реакции, я ощущала посредством ее тела. А вот скучно и тоскливо было именно моему сознанию. Как ни пыталась я не думать о том, что должно было произойти через несколько дней, разумеется, ничего не получалось. От одной только мысли о близкой смерти хотелось плакать. И тут мое настроение полностью совпадало с унылым видом Маргарет, которая когда-то по дороге в замок гадала о том же: что будет с ней дальше.