Мэгги Стивотер - Грешник (ЛП)

— Это должно прекратиться, — сказала она, но присоединилась ко мне, скрестив свои неимоверно длинные ноги, когда села. Боже, она была так красива, что я не мог принять это.

— Конечно, — согласился я. — Наушники? — она протянула мне свою сумочку и я поискал их (они были леопардовыми). Вставив их в свой плеер, я всунул один наушник в свое правое ухо и другой — в ее левое. Я поспешно придвинулся ближе, так что наши плечи соприкасались. Когда она поправила наушник, я проверил экран и нажал на «плей».

Первую минуту она слушала. Затем ее голова задвигалась, совсем немного, как воспоминание о танце. Она смогла сделать сексуальным даже это. Я наблюдал за ней: ее глаза были закрыты, она просто слушала, рот немного приоткрыт. Я не мог получить это. Было чувство, что я мог только унять сексуальное напряжение, когда думал об этом, но я был так же увлечен ею, когда она пыталась привлечь меня, как и тогда, когда нет.

Песня повторилась; я забыл, что поставил ее на повтор.

Изабел открыла глаза.

— Ну? — спросил я.

Она поцеловала меня.

Не было никакого обоснования для этого поцелуя.

Никакое постепенное признание желания не передавалось через язык тела. Это было ничего, а потом — все. Она своей рукой тянула мою к ее оголенному животу и прижимала мою ладонь к своим ребрам, заставляя ощущать ее тазовую кость на поясе. Ее пальцы просили мои раздеть ее. Я едва мог дышать вообще, а ее рот не давал мне даже этого.

Я поднялся, увлекая ее за собой таким образом, что она постоянно была не дальше провода от наушников. Я не хотел отрывать ее тело от своего. Пока песня звенела и топала в моем правом ухе и ее левом, мы целовались и целовались, ее теплый язык на моем, ее гладкая кожа под моими пальцами, ее ноги обвиты вокруг меня.

Изабел потянула меня в сторону двери.

— Кровать.

Я не стал спорить. Песня повторилась. Я нащупал дверную ручку.

По ту сторону на нас смотрела камера Джоан.

Я уже и забыл. Изабел даже не дрогнула, но ее глаза затрепетали и закрылись всего на мгновенье, оттеняя ресницы на щеке, а потом, когда она снова их открыла, то была готова для камеры, вся истина была стерта с ее лица.

— Привет, Джоан, — сказал я. — Давно стоишь? Могу я предложить тебе кофе?

Изабел слезла с меня. Джоан, которая, к слову, была лишенным чувства юмора бродящим эльфом, только сделала несколько шагов назад, позволяя нам выйти из ванной.

— Я собираюсь уйти, — сказала Изабел.

— Ох, — запротестовал я, — это бред.

Но забытый сюрприз в виде Джоан и вправду произвел несколько пагубное влияние на мой любимый инструмент.

Изабел вынула наушник из моего уха и выдернула шнур из MP3-плеера. Она пошла за своей сумочкой, а я сердито посмотрел на Джоан.

— Не благодарю, — сказал я.

Джоан выключила свою камеру.

— В расчете.

Изабел вернулась. Она снова нанесла помаду. Я схватил ее на пути, но упустил. Тем не менее, она остановилась у двери, улыбка притаилась возле ее рта.

— Думаю, тебе стоит найти новую работу.

— И что мне делать?

— Музыку.

Глава 21

ИЗАБЕЛ •

По пути домой, после того, как возбуждение от Коула утихло, я снова и снова мыслями возвращалась к груди. Я посмотрела на свою в переднее зеркало. Она совсем не была похожа на те три пары, которые я видела в квартире Коула, и это не только потому, что на ней никогда не было написано его имя. Дело не в размере, правда. Это были форма, расположение и то, как она свисала и раскачивалась по сравнению с мисс заносчивость и мисс месть. Размер, форма и цвет сосков.

Другая. Но лучше? Хуже? Было сложно судить.

В конечном счете, это только разозлило меня. В любом случае , разве это кого-то волнует? Коул постоянно находился рядом с полуголыми. На самом деле, тем девушкам даже ничего не стоило прийти без верха. Это было капризное решение культуры — сделать наши соски непристойными.

Но в этом и дело. И это имело значение. И я не могла перестать смотреть на них. Это злило меня больше, чем что-либо, так, что я не могла заставить себя забыть тот момент.

— Изабел, не думаешь, что тебе следует предупреждать людей, если собираешься опоздать?

Голос моей матери донесся из гостиной, как только я ступила в фойе Дома Тревоги и Разрушения. Я знала, что увижу еще до того, как добралась до конца коридора и повернулась к двери: моя мать элегантно полулежала на диване, волосы каскадом спускались по ее плечам, стакан вина в руке.

Я не ошиблась, хоть и не предугадала, что моя тетя Лорен будет там, также со стаканом вина в своей руке. Она неопределенно махнула в мою сторону, медленно поворачивая голову, выглядя уставшей за повязкой меж ее глаз. Она просто получила в нос и всегда говорила, что резкие движения вызывают у нее головную боль.

— Нет, — сказала я, становясь у края ее дивана. По телевизору ожесточенный солдат в каске всмотрелся в даль. Моя мать смотрела фильмы про войну, когда чувствовала себя подавленной. Наверное, потому, что чрезмерное кровопролитие и горькие победы напоминали ей о моем отце. — Потому что мне уже есть восемнадцать.

Моя мать вздохнула. Не особо разочарованно. Она заранее знала, что это был аргумент, в котором я хороша. Вообще-то, я знала об этом все.

мама: Но ты живешь под моей крышей.

я: С радостью съеду.

мама: Тебе придется найти работу, чтобы…

я: В точку! Еще ты говорила мне завести парочку друзей.

мама:

Моя мать также знала об этом все. Так что она просто покачала бокалом в мою сторону.

— Хочешь попробовать?

— Оно хорошее?

— Нет.

Я покачала головой.

— Что за запах?

Моя мать посмотрела на Лорен. Лорен ответила:

— София делает булочки с корицей.

Было десять вечера. Я предполагала, не было ничего плохого в занятии выпечкой в десять вечера, но, на самом деле, ничего хорошего в этом тоже не было.

— Он милый? — спросила меня Лорен. — Ты гуляла с парнем, не так ли?

Я моргнула. Я уже думала о том, что будет, когда моя мать и Лорен узнают, что я встречаюсь с Коулом, но я правда не ожидала, как неприятно будет слышать, как Лорен говорит о нем. В некотором роде, было чувство, будто это опозорит его, как никогда прежде. Перемывать ему косточки стерильным порошком Дома Разрушения, повзрослевшая версия любви.

— Ага, — сказала я. — Он как чертова панда.

По телевизору танк содрогнулся, выпуская очередь своей пушкой. Камера быстро переместилась к его цели — небольшому взорванному бункеру среди шлакоблока и разрушенных надежд. Моя мать тихонько заплакала. Я прошла на кухню.

— София, почему ты делаешь булочки с корицей в десять вечера? — спросила я.

Моя кузина отвернулась от столешницы. Она была одета в фланелевые пижамные штаны с уточками, ее волосы были распущены. Она выглядела лет на двенадцать. Ее футболка была покрыта мукой. Я пыталась не думать о груди.