Сумеречный Эльф - Я твой ужас и страх

— Ты думаешь, ты самое коварное существо на свете? Самое хитрое? — бросила она, в то время как собеседник с глухим рыком бродил по комнате, явно оскорбленный таким обращением. Его шлейф закручивался нестройными складками дымных линий.

— Может, и не самое… Но одно их самых, — упрямо пытался доказать он. — И я наслаждаюсь этим чувством своего превосходства по отвратительности, цинизму, жестокости.

Он вновь развел руки, вновь скалился, но стоило ему заметить что-то за окном, как он торопливо попятился вглубь комнаты. Движения его сделались дергаными и поспешными.

— Проклятый Песочник, — пробормотал Король Кошмаров. А сам уже ощутимо вздрогнул, приник к шкафу, сливаясь с тенями, которые сплетались его камуфляжем. Пару секунд грудная клетка его часто вздымалась, как будто заставили пробежать кросс. Он боялся!

За тонкой гранью стекла пролетали едва уловимые сияющие золотые нити, точно сотни прозрачных проводков, которые тянулись в дома. Девушка заворожено поглядела на них, на каком-то инстинктивном уровне вспоминая: это добрые сны. Она видела этот золотой песок лет до четырех-пяти, а дальше… только дурные сны, когда начала вникать в то, как живут родители. Вернее, тогда-то все и началось. Тревога и неуверенность наяву, сумрачные лабиринты вместо волшебной страны. И не Бугимен их отравил. Не он создавал кошмары, а кошмары создавали его.

— А… Ты наивен, — покачала головой Валерия, удивляясь, как ее раньше пугал такой дешевый цирк со всеми трюками.

— Кем ты себя возомнила?! — прошипел Бугимен, вновь нависая над своей избранной жертвой.

— Никем. Я — никто, — отозвалась заученной фразой Валерия, часто повторяя ее себе, когда хотелось найти хоть какое-то решение. — Цинизм… Он в тебе, конечно, есть. Ну и пусть будет. Я разучилась оценивать, я разучилась переживать. Но ты наивен. Знаешь ли ты границы людского цинизма? Их жестокости, их извращенности? Пожалуй, я рада, что не знаешь.

Золотые нити куда-то схлынули, и Бугимен выглядел теперь более спокойным, но говорил злобно, обращаясь точно не к ней:

— Чтобы мне не знать за столько веков? Скольких я повидал! Да что ты за существо такое? Ты же говоришь с Королем Кошмаров!

— Ты приятный собеседник, между прочим, — дрогнули уголки губ Валерии. «Приятный» — это странное слово, не для ее лексикона. Скорее собеседник, который слушает и отвечает, не требуя соглашаться с ним. Конечно, ведь на сторону врагов не стоит вставать, если они не приглашают.

— Ну, спасибо! И что? — хрипло бросил Бугимен.

— Утро… Считай это тайной, — безмятежно зевнула Валерия. — Пока что. Я скажу завтра.

Она ощущала странное умиротворение, точно разгадала сложную загадку. Возможно, в этом помогли нежданно появившиеся нити счастливых снов. Ее уже даже не занимала ссора родителей, как и тот факт, что время разговоров с Королем Кошмаров текло как-то неправильно медленно. Может быть, она все же засыпала на какое-то время, проваливалась в забытье без сновидений. Но стоило вынырнуть на другой слой, как возвращалось это существо.

— Так ты хочешь, чтобы я пришел? — поразился Король Кошмаров, застыв на месте, заключая: — Это безумие!

— Тебе решать, приходить или нет. Ты же решил меня мучить, — отозвалась Валерия, странно полуулыбаясь. Игра, заключенное пари, казалось ей все более интересным. Оно отвлекало от созерцания бессмысленности собственной жизни. И того хватит, что хоть что-то уводило из этой пропасти, хоть кто-то. Этот ужас и страх.

По улице носились машины, медленно скапливаясь в немаленький затор между двух светофоров. Перекресток поймал район в тупик взаимного упрямства: никто не намеревался пропускать соседа по движению. Все копошились в дыму, переругивались в честь начала рабочего дня.

Валерия тихонько кляла последними словами каждого из водителей, пробираясь к метро, торопясь на работу. У отца тоже была машина, но дочь не желала зависеть от бензинового киселя медленно текущих автострад. Да и от отца… Последнее время она и вовсе подумывала о том, чтобы куда-то съехать, подсчитывала, сколько у нее выходит в месяц, хватит ли, чтобы снять квартиру или хотя бы комнату. Но мысли как-то вяло текли в этом направлении. Последнее время думать вообще удавалось с трудом.

От хронической усталости и недосыпа подташнивало, колотил лихорадочный озноб, а голова наливалась тяжестью, точно переспелый фрукт. Да, передержал себя на ветке, прикованный к ней цепями черенка, вот и устремлялся вниз, сгнивать среди травы и белесых червей, покрываться бурыми пятнами неизбежного исчезновения. И если упал, то либо сорван ветром, либо столь плох, что не нужен ни людям, ни птицам.

Лишь черви проделывают в нем ходы прозрачными призраками с черными бусинами глаз, прорывают туннели, как кроты в земле, выедают сладкую сердцевину. Казалось, она-то и истлела, ее-то и сожрали внутренние демоны, собственные страхи. Словно ее тоже преследовали черные лошади.

Валерия вновь вспомнила о Короле Кошмаров, о том, кто приходил с наступлением ночи. Чем она это заслужила? Но если бы он не приходил, то она бы по-прежнему мучилась от бессонницы в темноте смутных видений, бессильно думала снова и снова, что ей делать с этой жизнью, каковы ее предназначение и цель. Эти размышления прибывали долгими ночами, лишали сна, терзала конечность всего сущего и одновременно нежелание двигаться дальше. Раньше-то все просто казалось: учись, получай отметки. А ныне… каждый месяц приходили на карточку деньги, каждое утро она открывала глаза под вой будильника и плелась куда-то. Конца у этого уже не существовало, только повторение. Высшего смысла не находилось, не виделось во всем этом.

«Если у боли нет имени, то мы безымянные». — Мысли, случайные странники измученного сознания, путешествовали сквозь время в иные миры, пока тело занимало рабочее место. Школьный психолог — это не помощь людям, а скорее кипа документации и побочных обязанностей. Однако иногда приходили и те, кто наивно верил, будто их выслушают, найдут приют для одинокой души. И Валерия тогда принимала рассказы чужой скорби. Хранитель скорби, печали. А, как известно, к психологу от радости никто не пойдет, только когда уже больше совсем не к кому. Хоть работала в приличной школе, почти без неблагополучных семей среди учеников, а все же разное случалось. Знать бы им, что у самой нее вместо сердца разрастался куст дикой розы, почти без бутонов, зато с острыми шипами.

«Что же на этот раз? Дело о несчастной любви? Не ново… не ново. И так бессмысленно», — рассуждала сама с собой девушка, глядя на восьмиклассницу перед ней, это юное создание с круглыми широко открытыми глазами. Казалось бы, не так много лет их разделяло, но девочка еще верила в чудеса, еще считала сказки не до конца исчезнувшими.