Сумеречный Эльф - Я твой ужас и страх

— Почему люди такие дураки? — прошептала девушка, сглотнув ком в горле, глядя снизу вверх на пришельца. Что там говорил Джек Фрост? Просил его гнать? Или бороться со страхом в своем сердце? Да она боялась каждый раз возвращаться домой! Тягучий кошмар, не ужас, не страх смерти, а именно дурной сон реальности.

— Такова их природа, поэтому ими и должен кто-то управлять. Иначе они разрушат себя от выдуманных бед, — развел руками Король Кошмаров.

— Да это был риторический вопрос, — отвернулась Валерия. Уж ее матерью точно никто не сумел бы управлять, что не понимал отец.

— А я ответил, — улыбнулся Бугимен, и она с надеждой спросила совета, наверное, зря, совершенно зря:

— Может, съехать от них?

— Это снова риторический, полагаю?

— Да мне бы самой понять, — съежилась девушка.

— Иногда бегство — это лучшая тактика, — заискивающе, но невероятно убедительно кивнул вдруг Король Кошмаров.

Больше в ту ночь он не приходил, только поправил воротник ее окровавленной одежды, да мимолетно провел тыльной стороной ладони вдоль щеки, словно в предвкушении осуществления какого-то плана. От прикосновения сковал холод, но Валерия была слишком измучена, чтобы оценивать коварство. Ей всецело завладело желание сбежать. Бугимен же прошел сквозь стену, уводя за собой шлейф из кошмаров, крайне загадочно ухмыляясь.

«Нет, Джек, я в этом доме не смогу победить. Здесь никакой радости нет, пока они не разберутся. И я еще имею глупость верить, будто они разберутся», — зло рассуждала Валерия, уже окидывая комнату взглядом в поисках нужных вещей, подсчитывая, сколько у нее сбережений, сколько наличных. С того дня в течение месяца она составляла список необходимого, тайно, ничего не говоря матери, которая вообще объявила им с отцом бойкот молчания после опять-таки какой-то пустяковой ссоры, провокатором в которой был снова отец.

— А она съехать решила! Как же! Очень удобно! А обо мне ты подумала? — восклицала мать тогда, ставя в упрек, беспощадно насмехаясь. Она не верила, что дочь способна на такую дерзость. Почти идеальная марионетка вынашивала свои темные планы — непростительно.

— Лучше бы подумала, как мужа себе найти, — почему-то в тот день поддакивал отец, как будто не понимал, что, в целом, замужество и другая квартира — события взаимосвязанные.

«Такого, как ты? И жить, как вы? Нет уж, нет уж!» — Буквально все протестовало в Валерии. В этом отношении она ставила на себе жирный крест, так как понятия не имела, как вообще уживаются нормальные семьи, что скрашивает их дни, о чем они говорят. Их же редкие тихие вечера напоминали прогулки по минному полю — главное не задевать двусмысленных тем или воспоминаний.

После бойкота мать наоборот долго рассказывала дочери, как познакомилась с отцом в институте, как они поженились, почти изливала душу, но Валерия так и не поняла, когда система дала такой жестокий сбой, чего им не хватало и что мешало разойтись, ведь вряд ли только квартира.

Нет ничего загадочнее таких семей. К тому же, они никогда не расскажут правду о своем не-счастье, если вообще до конца понимают причины.

В тот вечер Валерия слушала и слушала, но когда вновь попыталась предложить им развестись, то ей преподнесли старую песню: «иди в свою комнату» и «мне лучше знать».

Тогда-то она приняла окончательное решение, непредусмотрительно забыв, что мысль эту подкинул ей Король Кошмаров…

Если человек хочет что-то изменить, то рано или поздно он находит способ. Важнее осознать необходимость. Это все-таки произошло: она съехала на съемную квартиру. Однако незаметно не удалось, да она и не стремилась, едва ли надеясь, что реально избежать ужасной обиды и осуждения в адрес своей взбунтовавшейся персоны.

Перед уходом она выслушала такие «приятные» слова, что всю дорогу трясло, как в самой тяжелой лихорадке. Она не удивилась, что забыла некоторые малозначительные вещи, погрузив на такси два баула одежды и прочего, ноутбук и зачем-то тот самый сломанный мольберт.

Дрожь прошивала руки, превращая пальцы в крючки, точно у сказочной ведьмы. Только котла все не находилось.

«Как ты смела! Ты же не серьезно? Ты никуда не пойдешь!» — еще гудели в голове сбивчивые звуки. Отец перегораживал дверь, но она закричала, как вопиющий в пустыне:

— Хватит! Хватит!

— Девушка, что с вами? — обернулся таксист, тогда Валерия шлепнула себя по губам, осознавая, что повторила вполголоса свои восклицания вслух.

— Все в порядке. Я просто задремала, — ответила она, уставившись на сумрачные огни. Город укрыл субботний вечер — лучший день для переезда, хотя вещие сны обычно под пятницу снятся, но здесь все происходило в реальности. Она не верила, что решилась, и одновременно чувствовала себя ужасно виноватой, вспоминая отрешенное одиночество матери, ее осунувшееся лицо. Она казалась себе преступницей, которая оставляет мать наедине с этой бедой. Хотя какие уж беды… Все так жили, кто-то и намного хуже. Но разве не это разъединяло мир? Разве не это делало его злее, подлее, равнодушнее? Если и не убивало, то уродовало души, лишь внешне делая сильней.

Валерия задремала за короткое время дороги, сжимая прямоугольник ноутбука. Она надеялась хоть во сне с кем-то поговорить, но даже там она узрела тишину, ужасную, давящую, бесконечно ледяную. На этот раз не город: она парила в тумане над безбрежном темным лесом. Она терялась, не ощущая ни тела, ни направления. Не обреталось там ни ветра, ни четких линий предметов, только туман и пепел, точно в обители заблудших душ. И собственный голос тонул, она просила хоть какого-то движения, даже если кошмаров, но ничего не менялось, вязло в белесой дымке, точно в холодном молоке.

Лишь скрип тормозов вернул к настоящему, в котором тоже все тонуло в поднявшейся пурге. Валерия потерянно озиралась, не до конца уверенная, что сон покинул ее, казалось, она перетаскивала образы из снов в этот мир. Или наоборот, что логичнее. Но растрепанные чувства с трудом воспринимали законы навязанной рациональности.

Валерия выругалась, когда обнаружила, что в новом ее жилище лифт не работает, а ведь на вид вполне приличная девятиэтажка с кучей подъездов, длиной в целую улицу. Таксист свою помощь не предложил, да это и сделало бы чем-то обязанной. Девушка расплатилась и, теряясь в наспех собранных растопыренных пакетах и сумках, поплелась по лестнице наверх. Пятый этаж, конечно, не тринадцатый, но после подъема со всеми вещами руки нестерпимо разболелись, зато от тяжелой работы ушел озноб от пережитого.

«Плохой из меня шпион, плохой, не смогла по-тихому уйти», — с самоиронией твердила она, переставляя ноги по ступенькам. Все в ее жизни выглядело крайне нелепо, оборванно. Когда она подходила к квартире, то выронила ключи. Потянулась за ними, да уронила мольберт, отчего он заскрипел и сломался окончательно. Валерия снова выругалась шепотом, злясь на всю эту повседневность. Слезы иссякли, она боролась, плыла против течения. Но неумолимо тонула, точно туман из далекого сумрачного леса снов сопровождал ее. Мольберт отправился вскоре в мусоропровод, поломанный на отдельные детали. Хватит этой сентиментальности, хватит вспоминать каждую загубленную возможность самовыражения, тащить за собой память о сломанных мечтах. Взросление — это умение существовать и вовсе без мечты.