Айзек Марион - Пылающий мир

Нам не хочется здесь находиться. Нам не хочется собирать эту информацию.

Мы ныряем назад в толщу земли, где уютно и хорошо, и мчимся по кабелю к другому концу, в надежде прочесть более светлые книги.

Город это, анклав или просто семья в палатке — мы любим любое скопление разумов. Даже одна голова — это сокровище, а массовое сознание порождает опыт, восприятие, историю — бьющееся сердце в мёртвом мире.

Мы выходим из-под земли в центре Стадиона, и нам кажется, что многое здесь нам знакомо.

«Ах, да, — шепчут некоторые из нас и передают это чувство остальным. — Эти улицы. Это место ».

Мальчик, которого зовут Уолли, стоит во дворе с собакой, которую зовут Бадди.

Оба смотрят на громкоговоритель, висящий на столбе около их дома. Они слушают музыку? Нам бы очень хотелось послушать музыку. Мир не был таким тихим с самого каменного века. Нет, это не музыка. Пожилой мужчина обращается к толпе. Его голос такой же встревоженный, как у Эвана Кёнерли.

«Для тех из вас, кто слушает снаружи. Это офицер Лоуренс Россо, которого вы знаете как Генерала. Я говорю с вами из зала заседаний общественного центра.

Надеюсь, вы хорошо меня слышите, поскольку мы впервые…»

Микрофон фонит и визг эхом разносится по Стадиону. Щенок по имени Бадди прижимает уши.

«Простите, ребята. Боб, можешь сделать потише?»

Мальчик, которого зовут Давид, выходит из соседнего дома, и собака, которую зовут Трина, бежит поприветствовать Бадди.

«Привет, Уолли», — говорит Давид.

«Ш-ш-ш», — говорит Уолли, не поворачиваясь.

«Проверка. Проверка. Сейчас лучше?»

Мари, сестра-близняшка Давида, выходит следом за ним. С тех пор, как их клетки отделились от клеток матери и начали формироваться тела, прошло шесть лет и девять месяцев. С того момента, как у Давида стерлись воспоминания о чреве матери и темноте, что была до этого, боль рождения и сложность формирования разума, прошло два года. Мари еще помнит это, поэтому она смотрит на всё окружающее как гость, изучает странный мир, но очень скоро она сдаст эти страницы в Библиотеку, а мы будем ими наслаждаться, пока она пишет новые.

«Что происходит?» — спрашивает друга Давид, пока собаки обнюхивают друг друга.

«Разве твоя мама не говорила?» — спрашивает Уолли. — «Сегодня большое собрание. Все могут послушать, даже дети. Поэтому заткнись».

«Итак», — говорят динамики, и дети смотрят вверх. — «Думаю, мы всё исправили, поэтому сейчас я попрошу всех отложить работу, убрать молотки, засунуть детям соски и послушать».

Мари пристально смотрит на черный громкоговоритель. Она видит вибрирующую трубку бумажного конуса, пульсирующую, как биение сердца. Воспоминания проносятся в её голове в последний раз и исчезают. Прозрачный розоватый свет её предыдущей жизни гаснет. Она здесь, на Земле, босиком в грязи. Она слушает.

Я

— ВЫ ВСЕ ВИДЕЛИ вертолёты, — говорит в микрофон Россо, пока звукач Боб жуёт сэндвич в задней части комнаты. — И рано утром некоторые из вас видели колонну грузовиков. Это не наш транспорт, и понятно, что Голдмэну он тоже не принадлежит.

— Какого хрена, кто еще здесь появился? — раздается громкий голос из толпы. Микрофоны на потолке делают его еще громче.

Россо поправляет очки, высматривая говорившего.

— Мистер Болт. Вопрос правильный, но я хотел бы напомнить вам, что мы вещаем на весь Стадион. Давайте разговаривать культурным языком.

— Простите, ребятки, — кричит мужчина в микрофоны на потолке. — Дядя Тим облажался!

Светлые волнистые волосы. Загар, руки в татуировках, чёрная борцовка.

Выдающаяся щетинистая челюсть и самодовольная усмешка. Я помню этого парня. Однажды я разбил ему об стену голову. Видимо, его не убил… наверное, это хорошо.

— Отвечая на ваш вопрос, — нарочито сдержанно отвечает Россо. — Мы не знаем, кто это. Мы мало что знаем. Генерал Гриджио… не ставил разведку в приоритет.

Когда он вспоминает своего друга, его тон ненадолго перестает быть официальным.

— Мы не направляли разведчиков за пределы Каскадии уже семь лет.

Путешественники встречаются редко, их доклады недостоверны. Даже Альманах, кажется, больше не печатают.

— Вот херня, — говорит Болт, скрещивая на груди руки с наколотыми на бицепсах пистолетами. — Нам нужно узнать, кто это. Врагов надо знать в лицо!

— Раз они не из наших, значит, сразу враги, — бурчит Джули себе под нос.

Я, Нора и Джули стоим у стены отдельно от толпы. Девушки не являются официальными представителями, они здесь находятся в качестве «консультантов», поскольку близко знакомы с нежитью: в случае Норы это — Морг, а в случае Джули…я.

А я? Почему я нахожусь в этой комнате? У меня нет ни звания, ни работы, а процент людей, который считают, что меня надо расстрелять, примерно равен пятидесяти. Россо говорит, что у меня есть важное задание. Мне бы хотелось, чтобы он выражался конкретнее.

— Итак, мистер Болт, — говорит он. — Если вы сможете найти и отключить генератор BABL, я с удовольствием отправлю по национальным вещательным средствам сообщение для наших врагов — пусть назовут себя. А пока мы — узенький круг света на темной сцене.

Болт злится, но ничего не отвечает.

— А что говорят в Голдмэне? — спрашивает Джули. — Они что-нибудь знают? Россо колеблется.

— Мы пытались с ними связаться…

Ещё одна пауза. Наверно, он внезапно пожалел о том, что решил сделать заседание открытым.

— Кажется, связь со штаб-квартирой Голдмэна потеряна.

По комнате проносится волна испуганного шёпота, и мне кажется, что я слышу, как она разносится по улицам снаружи.

— Так вот оно что! — говорит Болт, вскакивая. — Они вторглись в Голдмэн! Это грёбаная война!

— Для тех, кто слушает нас снаружи, — вздыхает Россо. — Очевидно, мистер Болт перевозбуждён.

— Очевидно что ?

— Сядь, Тим. Может, это вторжение, а может, и нет. Пока мы разговариваем, разведчики уже на пути к Куполу.

Болт вопросительно смотрит на Кёнерли и тот кивает. Болт преувеличенно медленно садится на место, всем видом демонстрируя мрачную усталость.

— Может, это церковь Огня? — спрашивает мужчина из толпы.

— Вторгаться не в их правилах, — отвечает Россо. — Они разрушают города, а не захватывают власть.

— А если это Ополчение? — спрашивает пожилая женщина.

— Они уничтожили друг друга во время Поглощающей войны. Выжившие погибли в Конфликтах Районов. Насколько мы знаем, в Америке не осталось группировок национального масштаба, — он прочищает горло. — Но как я уже сказал… мы не многое знаем.

Комната погружается в тишину. Все оглядываются, надеясь, что у кого-нибудь еще есть вопрос или предположение, которые разрядят обстановку.

Элла стоит в третьем ряду с конца.