Алина Борисова - Опекун для юной девы

— Позор какой, — она даже лицо руками закрыла. Да лучше б у них паранджа была в моде! Или чадра хотя бы…

— Н-да… И чем же я так плох, что любить меня — позор и ужас?

— Простите, — она совсем смутилась, запнулась, остановилась. Отвернулась, даже взглянуть не осмеливаясь. — Я не хотела вас оскорбить, я не имела в виду… Позор — не в смысле любить, но демонстрировать так публично… и… Вы же не думаете, что я вас люблю… что влюбилась с первого взгляда и… А они все это думают. А я вас даже не знаю совсем! Я даже имени вашего не помню. И… вот вы говорите, что вы не человек… Они, наверно, знают, что это значит. А я не понимаю. Ну, глаза. Энергия эта ваша. И что? А отношения у вас с людьми при этом какими могут быть? Та же любовь — она в каком виде в виду имеется? Эмоциональная, физическая? Мы биологически вообще совместимы?

— Ну тише, тише, что ты? — он обнял ее за плечи, притянул к себе, пытаясь успокоить. — Я не думаю, что ты меня любишь, более того, знаю, что это не так. Я ведь чувствую твои эмоции, ты забыла? Мне нет нужды фантазировать. Ты переутомлена, смущена, испугана. Тебе приятно, когда я рядом, но ты стараешься это в себе побороть. Тебе почему-то важно остаться нейтральной. Это неплохо, но все же не слишком увлекайся, ладно? Легкую-то симпатию ты себе можешь позволить? Дружескую?

Она кивнула. Неуверенно, по-прежнему смущенно, не поднимая глаз. Его прикосновения… уже не вызывали неприятных ощущений, он действительно что-то сделал тогда, и током больше не било. Теперь наоборот — хотелось к нему прижаться, он словно минус сменил на плюс. И он был прав — она пыталась с этим бороться, потому что неприлично же так — таять от прикосновений.

— Ну, посмотри на меня, Анют. Подними головку, — он осторожно убрал с ее лица спутанные пряди, зачесал их назад, аккуратно распутывая пальцами. Она все же взглянула — робкая, смущенная. — Меня зовут Аршез. Давай, повторяй: Ар-шез.

Она повторила. Негромко, почти шепотом. И добавила:

— Вы тогда говорили длиннее.

— Длиннее не надо, хватит и так. Повтори еще раз.

— Аршез…

— Вот и умница. И можно уже на «ты», — он переплел ее пальцы со своими и повел дальше по улице. — А чтобы узнать друг друга у нас с тобой вся жизнь впереди, куда нам спешить?

Вскоре вышли на площадь. Чтоб добраться до ресторана, пересекать ее не требовалось. Заведение с поэтичной вывеской «Элегия» находилось всего двумя домами левее. Но в центре площади били фонтаны. Их было там много, фактически, они занимали весь центр огромной площади. Расположенные по кругу двенадцать отдельных фонтанных бассейнов, символизирующих каждый свой месяц года — каждый со своей скульптурой и оригинальным дизайном фонтанных струй, и в центре — самый огромный, тринадцатый, «фонтан-солнце», чьи струи били, казалось, в самое небо.

Аня заинтересовалась. Издалека композиция из воды и металла, несомненно, впечатляла, но была слишком сложна для восприятия, и он повел ее рассмотреть все поближе. Она бродила с ним среди этих потоков воды и пены, пытаясь понять, чем, по замыслу авторов, январь отличается от февраля, а июнь от июля. И как передать эти отличия, меняя толщину струи и мощность напора. Мельчайшие брызги летели в лицо, а Аршез держал ее за руку.

Аршез. Она повторяла про себя его имя, чтобы опять не забыть. Она все еще чувствовала себя неловко от того, что все вокруг смотрели на нее, и лишь она одна — на фонтаны. Брызги падали на лицо, охлаждая. Его пальцы сплетались с ее, даря тепло и поддержку. Он пытался ей объяснять:

— Январь — это рождение человечества. Юные люди, поверившие в свою звезду.

— Нет, это Рождество, — она видела скульптуру совсем иначе. — Это волхвы, идущие за звездой.

— Кто такие волхвы? — он не знал это слово.

— Мудрецы. С Востока.

— Да, — согласился он, — здесь верят, что первые люди пришли с востока. И именно мудрость отличала их от животных предков. Разум. Люди здесь превыше всего ставят человеческий разум, как ту силу, что способна преобразить вселенную. И каждый фонтан здесь — это месяц года. Но еще и шаг человечества на пути прогресса. А тот, что в центре, это не только солнце, льющее лучи во все стороны. Но и сила человеческого разума, стремящаяся в бесконечность.

— Так странно все, — она задумчиво опустила пальцы в прохладную воду. — Когда мы попали к вам… вернее… когда мы уже поняли, что попали, но было еще совершенно неясно — куда, думалось, что будет все что угодно, но только не это. Город металлургов, фонтаны во славу разума и прогресса… И вы…

Она замолчала, не зная, как объяснить ему это «вы», если он переспросит.

— А что я? Тоже металлург, если вдруг интересно. Работаю в НИИ Стали и Сплавов, — ему казалось, что объяснять сегодня должен он. И чем обыденней, тем лучше. Знать бы еще точно, что для нее обыденность.

— Мне интересно, что значит «не-человек». Если не человек, то кто?

Он промолчал, неопределенно улыбнувшись. Просто взял ее осторожно за талию и посадил на бортик фонтана. Лицом к себе, ему хотелось видеть ее глаза. Она попробовала спросить иначе:

— У нас есть легенды. О древних расах. Что, якобы, прежде на Земле жили атланты, а до них — гипербореи, а до них — еще кто-то… Или в другом каком порядке, не помню, не увлекалась этим особо. А вы, значит — какая-то из этих древних рас, те, кто выжил после катастрофы, погубившей вашу цивилизацию?

Ее коленки были теперь слишком близко от его ладоней. Он заставил себя опереться о парапет.

— Какие удобные легенды. А если я скажу «да», тебе станет легче? Для тебя что-то станет понятнее? — ее лицо казалось слишком юным, даже для ее шестнадцати. А впрочем, что он понимал в человеческих детях? Прежде он как-то не заглядывался.

— Да, наверное, — а ей было интересней понять. Осознать, с чем именно столкнула ее жизнь. Кто он? — Просто чтобы совсем «не-человек» — так же не бывает. Ну, не может быть. Как сказать… в голове не помещается.

— Ну, тогда давай считать, что гипербореи. Или атланты, — ему было все равно, названия ни о чем ему не говорили. — А чем одни от других отличались?

— Не знаю. Я же говорю, я не интересовалась, так, краем уха слышала. Их, кстати, далеко не все отдельными расами людей считают. Большинство уверено, что они обычные были, как мы. Просто жители стран, которые полностью погибли… исчезли… вот как Сибирия. Да, она не исчезла, просто… закрылась, стала недоступна для внешнего мира… А правда, что в древности не было Границы, и можно было свободно путешествовать хоть через всю Сибирию?

— Говорят, — ему нравились ее версии. Нравилось, что все необъяснимое она объясняла себе сама и успокаивалась, не терзаясь страхами и подозрениями, не требуя у него ответов, давать которые он был пока не готов. — В столь глубокой древности я не жил. Может, все же пойдем в ресторан?