Марина Cyржевcкая - Тропами вереска

Порой мне хотелось остаться так, в теле зверя или птицы, потеряться в простом и понятном разуме, забыть себя… Но в чаще стояла береза, роняла золотые листья, и, конечно, я всегда возвращалась.

Только в этот раз возвращение было тяжелым, болезненным. Потому что кто-то тряс меня за плечи, дышал в лицо, теребил! А даже раздельно всегда есть связь души с телом. Вот и сейчас даже сова закричала, заухала, почувствовав то же, что и я: боль. Выскальзывала я из птицы грубо, даже не извинилась, не поблагодарила, понеслась по бледнеющему лунному лучу, влилась в свое тело…

Ильмир в меня чуть ли не носом утыкался и, кажется, к губам моим примерялся. И платье на груди мне расстегнул. Мокрое, кстати… платье.

– Пошел вон! – рявкнула я так, что он отшатнулся и еле на ногах устоял. Я приподнялась, осмотрелась. Волосы и платье мокрые, рядом кувшин пустой валяется, Саяна каркает как оглашенная, Тенька рычит, служитель стоит, хмурится.

– Ты белены с поганками объелся? – завопила я. – Да я тебя сейчас…

– Я думал, ты умерла, ведьма. – Ильмир сел на лавку тяжело, уставился на свои руки, сжатые в кулаки.

Я села, потрясла головой, с которой капала вода. Да уж…

– Души в твоем теле не было, – протянул служитель, подняв голову. – Я почувствовал. Пустая совсем стала, как шелуха ореховая, без ядрышка.

– Так у ведьм ведь и так души нет, служитель! Разве твой бог не это говорит? – Я фыркнула и пошла в закуток переодеваться.

– Не знаю… – чуть слышно пробормотал он. – Я уже не знаю… Ничего не понимаю…

Отвечать я не стала, надела новый балахон, который сшила недавно, и пошла завтракать. Все равно ночь закончилась, а пойманная совой мышь осталась в утробе птицы. Я же была голодна. Ну а потом по своим делам отправилась.

Несколько дней прошли – промелькнули. Служителя я почти не видела, только замечала, что лачуга моя вид почти приличный приняла. Крышу Ильмир подлатал, стены утеплил, дыры законопатил. Каждый день я ему работы все больше поручала, а он все равно успевал! Уж я и пиявок велела собирать, и репей колючий, и яйцо птицы клют мне добыть, что на верхушке сосны живет, а ему хоть бы что! Пиявок мне целое ведро приволок, колючек мешок, и грозная птица с ним не сладила! Обиделась только на меня. Вечерами, дела мужские переделав, служитель стал в лес уходить, куда и зачем – я не спрашивала. Хотела разок полюбопытничать, проследить, да сама себе по носу длинному и щелкнула за глупость… Делать больше нечего, как за прихвостнем Светлого бога следить!

Березонька моя облетела, уронила золотые листочки на землю. Но сухих ветвей почти не было, и от того пело мое ведьминское сердце. Зимушка шла на мягких лапах, подкрадывалась неслышно, обносила лес белой пылью, словно сахаром. И как-то вечером почуяла я, что со дня на день войдет она уже полноправной хозяйкой, устелет землю снежным покровом. Самое время уже…

Но стихия меня сейчас не так волновала, как светоч небесный…

– Ты помнишь уговор? – спросила я служителя накануне. Он вскинул на меня синие глаза. Вообще, за время жизни в лесу Ильмир поздоровел в руках и теле от работы, но осунулся лицом и с каждым днем становился все мрачнее. Между бровями залегла хмурая складка, и у рта горькие морщины. Говорил служитель редко и даже свои молитвы уже почти не читал. Видимо, что-то в нем происходило, тяжелое, мучительное… И тень Шайтаса я за ним часто видела, так что уже почти и не надеялась, что однажды Ильмир просто уйдет из моего леса, пойдет своей дорогой и забудет про Омут. Не уйдет, упрямый попался.

– Как же мне забыть? – не поворачивая головы, откликнулся он. – Помню, ведьма…

– Полнолуние завтра. С самого утра уйдешь из леса и до новой зари ни шагу в его сторону не сделаешь. Понял меня?

Он кивнул молча, ссутулился на лавке. Хлесса моя к служке привыкла так, что подошла, голову ему на колени положила, чтобы за ухом погладил. Он почесал рассеянно, словно пса домашнего, даже не посмотрев на клыки. Тоже привык уже… И как-то грустно мне стало от этого.

А утром, когда я проснулась, служителя в сторожке уже не было.

До вечера я перебирала свои травки, варила настойки впрок, корешки сушила. Даже и забыла о луне, опомнилась, лишь когда первый луч в окошко скользнул да я щуриться устала в наступившей темноте. Достала новую свечу, зажгла и замерла. Улыбнулась… Подняла ладони к лицу: светлые, тонкие, с розовыми ноготками, а не когтями звериными. Человеческие.

Тенька подошла, меня обнюхала опасливо, но признала. Да и привыкла уже за столько лет, что раз в луну хозяйка облик меняет. И сидеть бы мне в лачуге, тенью занавесившись, но надо на скалы сходить, набрать воды, в которую полная луна смотрелась, на себя любовалась. Так что я балахон свой скинула, вытянула из подпола припрятанные штаны и новый зимний кожух, взамен драного, шапку натянула, повесила на спину мешок со склянкой и пошла.

Зимушка тропинку первым снежком уже припорошила, морозцем скрепила, так что она поскрипывала под ногами. И дышалось легко, радостно. До скал добралась быстро, даже не заметила, как тропка вверх пошла, довела меня до самых источников. Здесь их было несколько: два горячих, в которых и в суровую зиму купаться можно, и один студеный настолько, что и в жару глотнешь – зубы заломит. Вот к нему я и отправилась. Полная луна смотрелась в источник желтым боком: красивая, золотая, светом все скалы залившая. Я присела на камушек, стянула шапку. Рыжая коса тяжело упала на спину, непривычно. Опустила ладони в прозрачную воду, заглянула, как в зеркало серебряное. Смотрюсь иногда, чтобы совсем не забыть, как выгляжу… Вздохнула, ударила по воде ладонью, да за дело принялась. Нечего сидеть, на себя любоваться, луна ждать не будет. Набрала склянку, запечатала, в мешок убрала. Вспомнила, что хорошо бы еще и плесени пещерной наскрести, поднялась… и замерла.

У камней стоял служитель.

Я попятилась, кляня себя на чем свет стоит. И его заодно. Вот же гад ползучий, а обещал ведь до зари в лес не соваться… Или посчитал, что скалы – уже не лес?

Я еще отступила, а он ко мне шагнул, вышел из тени.

– Не бойся, – сказал служитель и руку мне протянул. – Не убегай, прошу тебя! Я тебя не обижу, Светлым богом Атисом клянусь! Никогда тебе дурного не сделаю!

Я замерла, раздумывая, что дальше делать. Кинуться вниз по тропинке? В чащобу убежать? Зверей позвать, чтобы отвлекли и испугали?

– Прошу тебя, останься, хоть на несколько минут, – Ильмир еще на шаг подошел, заглянул в лицо. Улыбнулся. И я вздохнула. Ни разу ведь не видела, как он улыбается… А оказалось – так, что в ответ рассмеяться хочется. Я помялась.

– Меня Ильмир зовут. А тебя? Ты заблудилась? Из деревни северной идешь? Ты здесь… одна?