Алина Борисова - Город над бездной

Про Лизку я, конечно, вспоминала, и часто. Но времени встречаться с ней катастрофически не было. Хотелось верить, что у нее все хорошо, что потеряла она на той Горе свои кровь, девственность и розовые мечты, а теперь с прояснившимся разумом готовится к поступлению. Она тоже собиралась в университет, правда, не на медицину, как я, а на исторический. Это были совсем другой корпус и совсем другие экзамены, так что пересечься случайно мы не могли. Но я думала, вот увидим себя в списках победителей, а тогда уж и встретимся, и отпразднуем, и поговорим.

Она пришла неожиданно, за день до последнего экзамена. Бледная, заметно похудевшая, но с лучащимися счастьем глазами.

– Лиза? – удивилась мама, открывая ей дверь. – А Лариса к экзамену готовится, у нее завтра последний. А ты, наверное, уже все сдала?

– Нет, тетя Лида, я не стала подавать документы.

– Как не стала, Лизонька, ты же так хорошо училась?

– Обстоятельства изменились. Завтра я уезжаю, вот, зашла попрощаться.

– Как уезжаешь, Лиза, куда? Вы всей семьей переезжаете? Папа новую работу получил?

– Мама, да отстань ты от нее, она ко мне пришла. – Я не выдержала, буквально выцарапала у нее Лизку и затолкала к себе в комнату. – Я тебе потом сама все расскажу. Если будешь хорошо себя вести и не станешь подслушивать. – И непочтительно захлопнула дверь почти у нее под носом.

– Вот нужны вы мне, подслушивать вас. – Мама ушла на кухню и демонстративно загремела посудой.

Я усадила Лизку на свою кровать, мигом забыв про все учебники. Уселась рядом, обняв подушку.

– Давай рассказывай, Лиз, что случилось: почему ты не поступаешь, куда уезжаешь? Надеюсь, этот чертов выпендрежник с Горы Ненужных Заветов не обидел тебя? Ты же не из-за него сбегаешь из города? Он что, тебя преследует?

– Ох, Ларка, какая ж ты смешная. – Лиза уселась поглубже, опираясь спиной о стенку и поджимая коленки к подбородку. – Какой выпендрежник, какие заветы, кому и зачем меня преследовать?

Она смотрела на меня, улыбаясь, и было что-то в ее улыбке. Так мать смотрит на любимое дитя, трясущее погремушку.

– Ну, не знаю, Лизочка, последний раз я оставила тебя в объятиях одного весьма кровожадного и сладострастного вампира. И тут такие перемены! Не знаю, что и думать.

– Да что тут думать, Ларка? Я счастлива, я бесконечно, сказочно счастлива!

– Он был настолько хорош?

– Он – есть! И да, он невероятно, невообразимо, беспредельно хорош!

– Так, Лизка, кончай гнать пургу, расскажи нормально, все ж таки не каждая с вампиром встречается. Он пил твою кровь?

– Конечно. Он же вампир.

Уже хотела было спросить откуда, но, вспомнив Петерса, поняла, что ни к чему нам такие подробности. Спросила иначе:

– И вы занимались любовью?

– Ларка, ну какая ты темная! Конечно, мы занимались любовью. Мы только и занимались, что любовью. Потому что само это действо, когда он вонзает в твою плоть свои зубы, уже любовь! Когда ты чувствуешь его зубы глубоко в себе и сам ток крови меняется от его жадного вдоха, все тело обдает таким жаром блаженства, что уже нет других желаний, только слиться с ним, раствориться в нем, отдаться ему без остатка всем: телом, душой, кровью! И он владеет тобой – жадно, неистово, подчиняя, повелевая, превращая тебя в себя!

Глаза ее мечтательно закатились, щеки раскраснелись, на губах блуждала сладострастная улыбка, словно она вновь была там, с ним – отдавая, отдаваясь, любя. Она словно светилась счастьем и даже мудростью какой-то, будто познала истину, недоступную прочим.

– Лизка, это было два месяца назад. И ты по-прежнему живешь этой встречей? Проснись, пора идти дальше!

– Дальше уже не надо, Ларис. Я уже пришла. К тебе. Чтобы рассказать, что эти два месяца были самыми счастливыми в моей жизни, потому что мы с ним почти не расставались, а завтра я вообще улетаю к нему. Навсегда.

Так, что-то я вообще перестаю понимать. В такую любовь вампира и девы поверить я была решительно не готова, но раз Лизка говорит, что все именно так, а все мои знания о вампирах в детских книжках вычитаны да из пустого места высосаны…

– Я была уверена, что вы расстались уже наутро и более никогда… – растерянно выдала я. – Он что, жениться на тебе собрался?

Лизка рассмеялась. Она смеялась, смеялась, а в конце неожиданно расплакалась.

– Лиза, Лиза, ну что ты? – я растерянно обнимала ее, прижимая к себе, как ребенка, гладила по растрепавшимся волосам, – ну перестань, я же ничего не понимаю в вампирах, я не хотела тебя расстроить, просто объясни.

Она объяснила. Успокоилась и объяснила. Второй раз она увидела его в больнице.

– В больнице? А что ты делала в больнице? Болела? Или навещала родных?

– Приходила в себя после бурной ночи. Он выпил больше, чем изначально рассчитывал, он сам мне потом признался, ему было со мной слишком хорошо и он не мог остановиться, а потом я потеряла сознание и очнулась уже в больнице. Приходила в себя несколько дней, меня кормили там витаминами и поили всяческой гадостью, а потом пришел он с огромным букетом роз…

– Весь в черном-черном, как на похороны? – не смогла удержаться я. – Так может, он на похороны и шел, а тут такой облом, говорят: да жива она, ваше вампиршество, не докусали.

– Ларка, прекрати! Вечно ты смеешься, где не смешно. В нормальном он пришел: в светлых брюках и рубахе с короткими рукавами.

– О, так мы ходим в нормальном? А что ж тогда на Гору так вырядился? Как принц вампиров из детской книжки?

– Да какая разница как? Лара, ты будешь слушать? А то решу, что ты попросту ревнуешь!

– Ревную к чему, Лиза? К тому, что тебя едва не убили? Я с головой дружу покамест!

– Дурочка ты. Ты ничего, ничегошеньки не поняла. Он подарил мне блаженство. Это не передать словами, это сравнить вообще не с чем. Вот понимаешь, в целом свете нет такой вещи, которая бы стоила того, чтоб отказаться от его любви.

– Есть. Жизнь.

– Нет, Ларка. Ты просто не понимаешь, потому что сама еще не испытывала. Жизнь не нужна, если взамен можно получить такое счастье.

– Жизнь нужна всегда. И в жизни бывает очень-очень много счастья. По самым разным поводам.

– Да, наверное. – Лиза опять улыбалась. Тихо, мечтательно. – Вот представь: долгая-предолгая жизнь. А счастья на эту жизнь отпущено – чашка. Полная до краев, но всего одна. И оно разбрызгано по этой жизни мелкими-мелкими капельками – чтоб на всю хватило. И ты бредешь по ней, слизывая эти капельки: с каждого листочка, с каждого кусточка. Да, их много, но жажды так никогда не утолить. А его любовь дает мне возможность выпить всю чашу сразу – до дна! Представляешь: все отпущенное тебе в жизни счастье пережить за одну только ночь!

– А потом? Если чаша всего одна?

– Вот это я и пытаюсь тебе объяснить: потом жизнь уже не нужна.