Кристина Лорен - Возвышенное

– Расскажи мне что-нибудь, – просит она.

Некоторое время он смотрит на огромное небо, прежде чем в его голове появляется картинка.

– У моих родителей была огромная двуспальная кровать. У ее изножья стоял деревянный комод, который моя бабушка привезла то ли из Тибета, то ли из Таиланда, то ли еще откуда-то. Я прыгал на кровати, поскользнулся и об его угол сломал себе ключицу.

Люси вздрогнула, как от удара, и это его смешит, ведь что у нее может сломаться?

– В общем, моя мама отправила меня в отделение неотложной помощи, и мне наложили самый неудобный в мире гипс, мы называли конструкцию вешалкой. Мне тогда было почти шесть лет. Это было незадолго до их смерти.

У него иссякли слова. Это не самая интересная и не самая длинная история. Это был первый раз из многих последующих, когда он сломал ключицу. Он теребит кончики ее волос, связывая их в узелки и тут же распутывая.

– Ты скучаешь по своим родителям?

– Иногда. Это то немногое, что я о них помню. И иногда жалею, что не знал большего, чтобы и скучать еще больше.

Каким-то образом он чувствует, что это хорошо, что они ведут такие тяжелые разговоры, этим они успокаивают и утешают друг друга.

– Что еще ты помнишь?

Он может понять, почему Люси кажется завороженной вероятностью, что часть жизни Колина окажется такой же разбитой на кусочки, как и ее. О своих родителях у Колина сохранились частичные воспоминания, которые поддерживались фотографиями и рассказами Дот и Джо.

– Немного. Большая часть воспоминаний связана со мной. Папа был немного своеобразный. Уверен, сейчас бы он меня дико смущал, – смеется он. – С ним было весело играть на полу. Он носил меня на плечах. Рассказывал мне слишком много подробностей о животных в зоопарке. Такой вот папа. Моя мама была очень заботливая. Вообще-то, они оба были такие, особенно после смерти Каролины. По крайней мере, пока она не потеряла рассудок, мама была очень тихой, любила читать, сочинять и размышлять обо всем на свете. Она не хотела, чтобы я много бегал и навредил себе. Дот говорит, именно поэтому я такой сумасшедший сейчас. Что я такой же, как и они, только вывернутый наизнанку, ну, как бы с другим знаком. Я осторожнее внутри. Она говорит, вот почему со мной так легко быть, но меня так трудно понять.

Люси что-то рисует у него на груди, какие-то спирали или линии. Тут он понимает, что она рисует сердце. Но не такое, как на валентинке, а настоящее. Он обращает внимание на отсутствие своего пульса и понимает, что он бестелесный. Внезапно он чувствует, что его грудь сминается внутрь, как бумажный пакет. Он хватает ее руки и удерживает их.

– У них был счастливый брак? – спрашивает она.

– Надеюсь. Они ведь умерли, когда мне было только шесть, поэтому… – он смотрит в сторону кристально-голубого озера. – Каролина умерла сразу после того, как мы сюда переехали. Не думаю, что это укрепило их брак.

Колин через ее плечо смотрит на дыру в озере.

– Я много думал в последнее время. Мне было не так много лет, но я знал, что еще до смерти моей сестры мама периодически выпивала. И все стало гораздо хуже после. Но ее никто не обвинял, ведь все-таки ее девятилетняя дочь попала под грузовик. Уверен, все понимали, почему она ушла в себя. Но что, если она не была сумасшедшей? Что, если она на самом деле видела Каролину? Возможно, это она была там?

– Возможно, – говорит Люси. – Я же здесь.

– Но я же никогда не узнаю, да?

– Я не знаю. Но ты увидишь их снова.

Он делает паузу, заметив, что она начинает немного парить над ним.

– Ты так думаешь?

– Ага.

Он целует ее за это. За то, что убедила его, что его семья найдет друг друга. За то, что знала: он хотел услышать именно это, даже если и не осознавал.

Сначала она целует его легко и сладко, немного посасывая его нижнюю губу, как леденец. И наконец, поцелуи становятся глубокими и ноющими от желания.

– Я рада, что ты здесь, – говорит она. Она рада, что он здесь. Не там, куда им предстоит вернуться, в его человеческий мир из плоти и крови. Он обнаруживает, что чувствует то же самое.

Каждое слово звучит гораздо интимнее, когда оно сопровождается ощущением плоти под кончиками пальцев. Колин никогда не чувствовал себя так близко к кому-либо, даже под влиянием слепой страсти, когда он становился безумной ходячей эрекцией. А в этом мире чувства почти слишком интенсивные, когда он целует ее и нуждается в том, чтобы проникнуть под ее кожу каждой своей голодной частью.

Разговор, растворяясь, исчезает, а его прикосновения становятся отчаянными, потому что он уже ощущает странное ритмичное давление на грудь, и знает, что это Джей на озере сейчас возрождает к жизни его тело. И изнутри он постепенно наполняется теплом.

Колин швыряет Люси со скамейки на дорожку и касается ее все ниже и ниже, ощущая ее тазовые кости и кожу, скрытые под шелковистой тканью, стремясь туда, где она гладкая и влажная. Ее рука скользит по нему вниз, и она обхватывает его, сжимая его так безумно и так идеально, что в то же мгновение он начинает переживать, что они зря потратили все свое время на разговоры, а потом смотрит на нее и видит самую забавную и счастливую улыбку, становящуюся все шире и шире, и он начинает растворяться из ее объятий.

Он не готов уйти, но знает, что удержит ее в любом случае, и каждая сегодняшняя секунда была лучше любой другой до этого. Колин исчезает, сохраняя образ Люси, растрепанной и наполовину раздетой, с ее удивительными глазами и рубиновыми губами, улыбаясь, шепчущими:

– Пока.

ОНА

Люси не нужно помнить свою прежнюю жизнь, чтобы знать: она еще никогда не смотрела так долго на пальцы парня.

Они двигаются рывками, будто прикрепленные к металлическим шестеренками, когда сгибались и разгибались. Колин сжимает их в кулак и разжимает снова и снова, ловя на себе ее взгляд.

– Люси.

Она видит, как он хмурится.

– М-м?

– Я в порядке.

– Но твои руки… – она делает резкий жест, не желая назвать их сломанными, отбитыми, или что с ними что-то не то.

– Иди сюда. Я покажу тебе, что с ними точно все в порядке.

Наконец у нее вырывается расслабленный смешок. Он резкий, больше похож на всхлип. Она не может поверить, что он здесь, такой живой и теплый. И после пяти часов, проведенных в замершем озере, единственное, что с ним не так – это замедленное движение пальцев.

– А знаешь, все было не так уж плохо. Я имею в виду возвращение сюда, – шепчет он в темноту своей комнаты. Он укрыт несколькими одеялами, и сейчас комната кажется очень тихой, когда Джей, устав от реанимации Колина, ушел на ночь.

Он говорил чистую правду. Джей настаивал, что вернуть Колина будет легко. Но ей кажется неправильным согласиться сейчас с Колином. Словно вселенная спокойно ждет, что она скажет, будто пара ушибленных пальцев и синяков – это самая малая и единственная расплата.