Нидейла Нэльте - Раб. Часть 1 и 2

Парень опускается на пол, но Олинка уже забыла, что ей лениво было вставать, подхватилась, в руках хлыст — длинный, с зазубринами.

— Из-за тебя госпожа Ямалита вынуждена была подниматься! — кричит, ударяя, парень вскрикивает, принимается извиняться. Чем бы отвлечь?

— Да ладно, — говорю, — тебе ещё домой с ним идти, не перестарайся.

— Доползёт, — цедит сквозь зубы, снимая пульт с пояса. — Хочешь побаловаться?

Парень бледнеет, вцепляется пальцами в ковёр.

— Выдерешь нитки — убью, — говорит "подруженька", нажимая на кнопку острой боли, парень падает, изгибается, кричит…

— Дай посмотреть! — выдираю чуть не силком грёбаный пульт, начинаю рассматривать кнопочки, судорожно соображая, что сделать. Не могу, не могу! Говорили же мне, что эмоционально я не готова работать под прикрытием, моё место — в кабинете с бумагами!

— Да, у меня такой же, — сообщаю разочарованно, — ничего интересного.

Откладываю на стол, она хищно следит за мной, но пока не отбирает. Тянет руку к поясу. Что, непривычно без пульта?

— Покажи свой, — переключается.

— Да такой же, — сообщаю, — в сейфе, лениво доставать. Ничего особенного.

— А раба? Покажешь?

— Наказан, — говорю, — приказала лежать и не шевелиться.

— А за что?

— Так, обозвал меня.

— Обозвал?! — глаза огромные, чёрт, зря я… — За это шкуру содрать нужно! Можно я накажу?

— Ну может не меня, не знаю, — выкручиваюсь. — Услышала как он ругается, не знал, что я слушаю, но я предпочла решить, что на меня.

— Понимаю, — гадко так, — хороший повод наказать… Слушай, а он правда отвратительный любовник?

Мне вдруг стало обидно за Антера. Да какого чёрта!

— Глупости! — говорю. — Это просто хозяйка у него фригидная была, такого мужчину не оценила! Лучший из всех, что у меня были!

Куда меня несёт… Глаза снова горят, чёрт, хотела как лучше…

— Ну ты же у нас на реабилитации, после группового изнасилования?

Тактичная ты моя, а если бы это была правда?

Опускаю глаза:

— Покорный раб хорошо помогает справиться, — говорю смущённо. — И как это я сама не подумала, чтобы прикупить?

— Ну, на их фоне любой хорошим покажется, — глумливо.

— Знаешь, у меня и до этого мужчины были, так что есть, с чем сравнить…

Вот зачем, идиотка! Снова глаза разгорелись:

— Дашь попробовать?

— Не дам! — говорю.

— Почему? — искренне изумляется. — Хочешь, я своего тебе дам? Он тоже много чего умеет и ласковый, если вдруг резкое движение — у меня всегда пульт под рукой…

Классный секс, ничего не скажешь. Похоже, мысленное управление Олинке не в кайф — нравится своими пальчиками тыкать.

— Не хочу, — качаю головой. — Еле этого подпустила, привыкнуть надо…

— Понимаю, — разочарованно и без грамма понимания.

— Ну позови его, а? Так хочется посмотреть… Что тебе, жалко?

— Не хочу отменять наказание.

— На сколько ты его наказала? Я позже зайду, ты будь добра не наказывай его снова. Если вдруг провинится, я помогу, хорошо?

С тоской понимаю, что не отстанет.

— Конечно, — говорю, — заходи как-нибудь, развлечемся…

Пристраивает пульт на пояс, уходит, заставляя раба тащиться на коленях. Сука.

Не успеваю проводить и вернуться в кресло, Антер тут как тут. На полу у ног, уткнул голову в мои колени…

— Спасибо… — тихо, еле слышно. Провожу рукой по мягким тёмным волосам, молчу.

— Она вернётся, — говорит. Поднимает на меня глаза, кажется, несколько посветлевшие.

— Вернётся, — вздыхаю. — Надеюсь, не сегодня и не завтра.

— Сегодня, — говорит уверенно.

Я не могу с ней порвать, я не могу её не подпустить… чёрт, у меня конспирация!

— Тебе хозяйка досталась ненормальная, — усмехнулась. — Не любит боль причинять.

— Это как раз нормальная… — тихо шепчет. Ну да, и не возразишь.

— Тебя насиловали? — спрашивает, кажется, даже сопереживает. Чёрт, не вздумай меня жалеть! По сравнению с тем, через что ты прошёл, даже если бы это было правдой, всё равно бы ерундой показалось…

— Не хочу об этом говорить.

— Простите…

— Что мне делать? — спрашиваю.

— Вы не сможете прятать меня вечно. Пусть посмотрит и успокоится.

— Если бы только "посмотрит", — вздыхаю. — И если успокоится… Пульт я ей не дам ни за что, кнут спрятан, но у неё свой.

— Выдержу, не впервой.

— Прости… — шепчу. Смотрит удивлённо, склоняется, целует колено — нежно так, по-настоящему.

— Перестань, — говорю.

— Простите! — пугается. Да я же не к тому, чтоб не касался… Горе моё издёрганное.

Поднимается, надо же, сам.

Прав он был, не прошло и трёх часов, вернулась. С другим рабом. Кажется, тот, который Дэн. Даже думать не хочу, что сделала с предыдущим беднягой, попавшимся под похотливую неудовлетворённую ручку.

— Не цепляй, — говорю, предотвращая её движение снова зацепить кольцо за крюк. — А то опять неправильно стоять будет.

Раб смотрит на меня с ненавистью. Прости, дорогой, видел бы ты, что тут было… Лучше уж постой…

Олинка пожимает плечами:

— Этот мне надоел, видеть его не хочу.

— Пусть тогда в кухне посидит, — говорю, указывая рабу на соответствующую дверь. Стоит, не двигается, ждёт распоряжений.

— Нет, — сообщает эта чудесная девочка. — Я плохо себя чувствую, если кто-нибудь из них не стоит на коленях…

Да ты больна, дорогая, у тебя зависимость уже.

— Ну пусть стоит, — пожимаю плечами, про себя сожалея, что не выторговала бедняге немного отдыха.

— У тебя соль есть?

Лихорадочно соображаю, зачем ей может понадобиться соль, мотаю головой:

— Нету, закончилась.

— Перец? Крупа какая-нибудь?

— Неа, комбайн как раз отдала заправить, а запасов не держу.

Только на кухню не сунься…

— Ладно, — говорит раздражённо, потом лицо озаряется улыбкой и она достаёт из сумочки кошель с острыми колючками. — Забыла, что как раз купила.

Высыпает перед рабом, показывая, куда именно ему встать. Тот вздыхает, опускается на колени.

— Ты что, недоволен? — спрашивает.

— Доволен, госпожа, — спешит уверить раб.

— Оставь его, — говорю, — пусть думает о своём поведении.

Лучше бы крупу дала, честное слово.

— Ну что, — переключается, хватаясь и начиная поглаживать кнут. — Прошло уже наказание? Покажешь?

— Ладно, — говорю, словно бы балансируя на грани недовольства и желания похвастаться. Нет, через полгода ты у меня тут не останешься, тварь. Такие, как ты, жить не должны…

— Антер! — зову. Выходит, в новой одежде, плечи расправлены. Вот таким ты мне ужасно нравишься!

Бросаю взгляд на Олинку. Глаза горят, язык обводит губы. Хорош, хорош, вижу… нравится.

— Ох, и почему я его себе не оставила? — говорит. — Раздевайся!

Антер не двигается.

— Олинка, — говорю, — я его хозяйка, он меня слушается.