Эми Эвинг - Драгоценность

Его рот кривится в полуулыбке.

– Ты умеешь хранить секреты?

Мне почему-то смешно.

– Да, умею.

Он подходит к книжному шкафу, где стою я, и очень осторожно тянет за верх корешка книгу «Очерки перекрестного опыления», наклоняя ее под углом. Часть стеллажа отъезжает в сторону, как дверь, за которой открывается темное помещение.

Тусклые лампы под потолком освещают стены, выложенные из грубого камня. Туннель, извиваясь, тянется далеко вперед.

Я потрясена и чувствую, что это написано у меня на лице.

– Куда он ведет? – шепотом спрашиваю я.

Эш берет меня за руку, от чего меня бросает в счастливую дрожь.

– Пойдем, – говорит он и тянет меня вперед, закрывая за нами книжные полки.

Он прикладывает палец к губам и крепче сжимает мою руку, увлекая меня вниз по туннелю, который петляет и разветвляется, так что я уже теряю ориентацию в пространстве.

В какой-то момент мы начинаем подниматься в горку, впереди темнота, зато я вижу гладкую деревянную дверь с тяжелой железной ручкой.

Эш поворачивает ручку, и тусклый серый свет проникает в туннель. Он знаком предлагает мне войти первой.

Я тотчас узнаю этот кабинет. Здесь мы впервые встретились. Я помню этот диван с когтистыми лапами, низкий столик, кресло у одинокого окна. Из окна открывается вид на озеро, но не такой, как из моей комнаты. Ручейки дождя бегут по стеклам.

Тихий щелчок заставляет меня повернуться. Эш закрывает потайную дверь, спрятанную за огромным портретом мужчины в зеленой охотничьей куртке с собакой.

Я оглядываю уже знакомые мне двери. В одну из них я прокралась, когда пряталась от горничных. Выходит, другая ведет в его спальню? У меня горят уши.

Повисает неловкое молчание. Эш пробегает рукой по волосам и откашливается.

– Не хочешь чего-нибудь выпить? – вежливо предлагает он.

– Мм, да, хорошо. Спасибо. – В полумраке концертного зала и темноте туннеля мне было гораздо спокойнее. Здесь, в холодном сером свете его комнаты, я смущаюсь и не знаю, как себя вести. Я присаживаюсь на диван, и Эш наливает нам чай из чайника, что стоит на боковом столике.

– Вот, – говорит он, протягивая мне чашку и устраиваясь рядом со мной.

– Вот, – говорю я, так и не придумав ничего лучшего.

Часы на каминной полке тикают слишком громко. Я отхлебываю чай.

– Может быть, для начала нам следует представиться друг другу, – говорит он. – Я Эш Локвуд.

– Вайолет Ластинг, – говорю я и усмехаюсь.

– Что-то смешное?

– Нет, просто… когда-то я думала, что Вайолет Ластинг ушла навсегда.

Что я несу? К чему сейчас эти воспоминания?

– Когда?

Я моргаю.

– Что?

– Когда это было?

– О. – Я опускаю взгляд в чашку. – На платформе вокзала в Южных Воротах. Когда нас торжественно отправляли сюда. – Они как живые у меня перед глазами: толстяк с рубиновым кольцом, лица суррогатов, воспитательницы…

– Перед тем как ты попала на Аукцион? – спрашивает Эш.

Я киваю.

– В то утро.

– Тебе, наверное, было очень страшно.

Я пожимаю плечами.

– Как это было?

– А как, по-твоему, это могло быть? – Не могу скрыть в голосе горечь. – Меня вывели на сцену и оставили одну. Дамы предлагали за меня деньги. У меня отобрали имя. Отобрали дом. Они отобрали у меня… все.

Долгое молчание. Я делаю еще глоток чаю. Совсем не таким я представляла себе наш разговор, и мне хочется сменить тему.

– Извини, – говорю я. – Я…

– Они и у меня отобрали дом, – говорит Эш. Я поднимаю глаза. Его лицо очень серьезно. Прядь русых волос упала на лоб, и я борюсь с желанием откинуть ее назад, пробежаться пальцами по его волосам.

– В самом деле? – спрашиваю я.

– Разница лишь в том, что я сам им это позволил.

– Почему?

– Моя младшая сестра была больна. Однажды я не пошел в школу и повел ее в бесплатную клинику. Целый день мы просидели там, ожидая, когда нас примет доктор. Там меня и нашла мадам Кюрьо. – Он улыбается воспоминаниям, но его улыбка невероятно грустная. – «Бьюсь об заклад, ты сводишь с ума всех девчонок». Вот что она сказала мне тогда. Я понятия не имел, о чем она говорит.

– Что случилось с твоей сестрой? – спрашиваю я.

– У нее был антракоз, болезнь легких. Обычная вещь в Смоге. Лечится, если ты можешь позволить себе лекарства. Мы не могли. Когда мы вернулись домой, мадам Кюрьо уже поджидала меня. Она сказала, что поможет Синдер – это моя сестра. Обещала дать мне работу, денег, которых хватило бы не только на лечение Синдер, но и на безбедную жизнь для моей семьи. Только при одном маленьком условии: я больше никогда их не увижу. – Он с трудом сглатывает. – На следующий день я уехал вместе с ней.

Он ставит свою чашку на стол, и его голос снова становится сдержанным.

– Извини меня. Это… совершенно неподходящий разговор. Не надо было… Я не привык говорить о себе так много. Это не разрешается. Приношу свои извинения.

– Мы сегодня нарушаем много правил, так ведь?

Эш усмехается и слегка успокаивается.

– Похоже, что да.

– Ты совершил очень смелый поступок ради своей сестры.

– Выбирать не приходилось.

– И все-таки, – бормочу я. – Если бы у меня был выбор… не знаю, как бы я поступила.

– Я так не думаю, – говорит Эш.

Он прав. Если бы Хэзел отправляли на том поезде и я могла бы ее спасти, пожертвовав собой, я бы сделала это, не задумываясь.

– Сколько тебе было лет? – спрашивает он.

– Двенадцать. – Я до сих пор помню, как стояла в очереди на тестирование, держась за руку матери. Помню холодные пальцы доктора, которые ощупывали меня. Резкий запах антисептика. Жало иглы. – Тестирование обязательно для всех девочек после… ну, ты понимаешь… после того как они становятся женщинами. – Мои щеки горят, и я не смею поднять на него глаз. – Во всяком случае, в тот вечер они пришли за мной.

Я гоню прочь эти воспоминания, пряча лицо за глотком чая. Он уже остыл.

– Иногда у меня такое чувство, будто я вспоминаю чужую жизнь, – говорит Эш. – Человека, которого больше нет.

– Он есть, – шепчу я.

– Трудно вспомнить, каким ты был, когда постоянно притворяешься кем-то другим.

– Я уверена, что бывают минуты, когда ты можешь быть самим собой.

Выражение его лица разом смягчается.

– Сразу видно, что ты здесь недавно.

Меня задевают его слова.

– Может быть, но я могу понять, что ты имеешь в виду. К тому же у тебя гораздо больше свободы, чем у меня. Ты можешь говорить, когда захочешь, одеваться, как тебе нравится, ходить куда угодно. К тебе относятся с уважением.

– Ты действительно думаешь, что это уважение, когда герцогиня не сводит с меня глаз за ужином или когда Карнелиан требует, чтобы я бесконечно танцевал с ней? Ты думаешь, их волнует, что я устал или голоден, или что на самом деле ненавижу танцы? Они не уважают меня, Вайолет. Они владеют мной, как собственностью.