Радий Радутный - Отпуск

И я повторил.

И на следующий день тоже.

И на следующий тоже.

Коньяк кончился только через неделю, и я твердо знал, что у моей любимой тоже все уже кончилось. Плохая наука медицина, очень неточная. Нет чтобы сказать: «Сегодня в семь десять!» Нет чтобы помочь, если вдруг этого все же не произойдет. На кой черт и кому сдалась эта неделя?!

Из зеркала выглянула чья-то опухшая, мрачная и заросшая морда. Обожгла взглядом маленьких красных глазок, дохнула таким перегаром, что хоть свечу зажигай.

Я протянул руку за бритвой и обнаружил, что в подставке все еще стоят две зубные щетки.

Выбросить лишнюю в мусор показалось невероятным кощунством, и я… Вы когда-нибудь пробовали сжечь на газовой плитке длинную пластмассовую палочку? А со щетиной?

Зато после этого в комнате уже не чувствовалось запаха перегара.

Вещи в шкафу тоже были сложены аккуратно. Бережной женской ручкой. Полотенца с полотенцами, а белье с бельем.

Вот разве что на столе имел место бардак, и под столом устроили групповой секс бутылки из-под коньяка.

Головой я понимал, что пройдет неделя – и пропадет порядок в шкафу, пол снова покроется слоем пыли, а запах сожженной пластмассы развеется уже к вечеру. Но в сердце поселилось ощущение невероятной потери – огромной и непоправимой.

Это же надо. А месяц назад я был уверен, что все уже давно похоронено и забыто.

Похоронено.

Зря я подумал это слово.

Ой, зря.

Ну, какое мне дело, когда и где ее похоронили? На кой черт оно мне да и ей тоже? Припереться на могилу? А там муж. Или сын. Вот будет приятно встретиться, правда? И что нам тогда – вежливо сказать друг другу «Здрасьте!»?

Цветы положить? Боюсь, что пролежат они там как раз к визиту кого-либо из родственников. Того же мужа, например. Вот обрадуется цветам от незнакомца. В принципе то же, что и лично встретиться, а может, даже и больнее, потому что неизвестность.

Нет, глупая это идея, ей-богу, глупая!

Не буду этого делать. Ей-богу, не буду.

Я воткнул мобилу в розетку, терпеливо выждал, пока не перестанут билимкать эсэмэски, немного удивился, что их так много набралось за всего-то пару недель. Удивился и даже встревожился… но все оказалось в порядке.

Спам. Просто спам.

Залез в Интернет и через полчаса уже знал, где она работала. А что вы хотите, двадцать первый век на дворе. Думаю, лет десять-пятнадцать спустя я через полчаса работы смогу сказать кто, где, когда, с кем… а еще лет через пять – и сколько раз, а может даже – и в какой позе.

Это была не самая тяжелая часть работы.

Дальше началась социальная инженерия, но и в этом я слегка разбираюсь. Вот, скажем, я месяц назад звонил вам в контору и имел дело с… простите, забыл, как звали, а фамилия ее была как-то так или похоже…

– Ой, вы знаете! – сказали мне с работы. С ее работы, с ее скучной работы, где полдюжины дамочек всех возрастов перекладывают с места на место бумажки, гоняют цифры в каких-то ведомостях, плетут носки, интриги и языком… я бы на третий день с такой работы сбежал, но jedem das seine. Каждому свое, если кто вдруг не в курсе.

– Ой, вы знаете! – сказали мне. – Ой, вы не знаете! Она умерла!

Конечно, я сделал вид, будто совершенно не в курсе.

– Да, очень неожиданно, кто бы мог подумать, мы тут все в шоке, так взволнованы, так озабочены, я вон тоже провериться решила, и Галина Сидоровна тоже, а муж мне так и сказал…

Знаете, что оказалось самым трудным? Вставить в поток короткий и вроде совершенно невинный вопрос. Вставить так, чтобы казалось, что интересуюсь я не столько малознакомой мне женщиной, а весьма актуальным для каждого жителя большого города вопросом. На этот случай есть универсальная коммуникативная отмычка, рекомендую. Короткая, всего из трех слов. Вот эти слова «А то сейчас». Дарю, пользуйтесь.

– А где хоронили? А то, знаете, сейчас…

– Да, сейчас и дорого, и мест нет, а за подхорон такие взятки берут!.. Я ее семью понимаю, хотя могли бы, конечно, и более внимательно отнестись, а так на окраине, туда ведь не поездишь… Где окраина? Ой, далеко… На…

Чтобы болтливая дамочка НЕ насторожилась и, не дай бог, не стукнула мужу или еще кому, пришлось сделать в разговоре два поворота, и только потом сказать, что я чуть позже перезвоню.

Тетка-болтушка солгала. Не такая уж и далекая была окраина, и не так уж трудно оказалось туда добираться.

Ненавижу свежие кладбища. Впрочем, не то что ненавижу, а скорее не люблю. Стройные шеренги свежих могил, и даты – одна за другой, как на календаре. Послушно и дисциплинированно, будто в армии. Рядовой такой-то, я! Ложись! Есть! Такой-то! Я! Ложись! Есть!

Словно стоишь в строю и ждешь, когда очередь дойдет и до тебя.

Другое дело старые, полузаброшенные кладбища пятидесятых-семидесятых годов. Там не солдаты лежат. Там скромный крестик с полустертым «1953» граничит с роскошным бюстом «1994», на котором выбит мордатый дядя в норковой шапке да еще с мобилой в руке. Сейчас многие еще помнят, что означала мобила в тысяча девятьсот девяносто четвертом, а лет через полсотни будут здорово удивляться. Как сейчас мы удивляемся памятникам в виде дерева с обрубленными ветвями. Лично я слышал с десяток версий об этой моде шестидесятых, и больше всего мне нравится вариант о последнем из рода.

Если, конечно, термин «нравится» вообще здесь пригоден.

Но есть у новых дисциплинированных кладбищ и преимущество, а именно – сторож и книга, где все записано.

Кто, когда и самое главное для меня – где.

Там, наверху, то ли издевались умышленно, а, может, плевать они все хотели на нас. Так или иначе, но как раз к моему визиту подтянулась и очень неслабенькая метель.

Снега и так было почти до колен, а тут он еще и обрадовался возможности полетать. И не просто так, а в морду. И за шиворот тоже.

Велико было кладбище, и брести в снегу было трудно.

1999.

Интересный был год, ага. Некоторые из нас сделали неплохой скачок вверх, а весь мир готовился к «проблеме 2000».

2000.

Программисты потерли руки и сказали, что ничего не произошло именно благодаря им.

2001.

Один мой знакомый, наблюдая, как падают два небоскреба, прыгал и от радости орал: «Началось, началось!»

2002.

Оказалось, что все-таки началось, но не там.

2003.

Оказалось, что уже почти закончилось.

2004.

Я отошел от дел и завел кота.

2005.

Началась массовая раздача денег.

2006.

Оказалось, что счастье все-таки не в деньгах.

Две тысячи седьмой, восьмой, девятый, десятый…

ДЕСЯТЫЙ?

В десятом ее не было.

Я вернулся по собственным следам. Впрочем, следы были уже условные, метель немедленно превращала их в небольшие ямки; полчаса – и уже не скажешь, что здесь кто-то прошел.

Аллея семьдесят восьмая. Номер сто тридцать шесть.