Екатерина Коути - Страшный дар

К девяти утра она достигла усадьбы, где еще не закончились утренние хлопоты – горничные бежали в прачечную с узлами белья, молочник разгружал с телеги золотистые головки сыра, и среди этой толчеи нетрудно было затеряться. На всякий случай Агнесс приняла озабоченный вид, словно помощница модистки или белошвейки, спешащая по неотложным делам. Впрочем, она в любом случае спешила. Где сейчас Лавиния? Музицирует в гостиной? Объезжает свои владения? Или предается еще каким-нибудь аристократическим занятиям, о которых сборники по этикету, рассчитанные на юных мещаночек, не потрудились упомянуть, дабы не распалять их воображение? Так или иначе, Агнесс пожелала ей заниматься этим как можно дольше, а тем временем сама она позаботится, чтобы вдовство Лавинии наконец-то стало окончательным.

К парникам вела аллея, окаймленная высокой изгородью. Кусты были пострижены настолько гладко, что тянулись бесконечной зеленой стеной, словно бы вырезанной из нефрита и тщательно отшлифованной. Вынырнув из этого тоннеля, Агнесс быстро огляделась и буквально нос к носу столкнулась с камеристкой Лавинии. Торжественно, словно нимфа из свиты Артемиды, Грейс несла длинный тонкий лук и бархатный колчан со стрелами, но от испуга выронила все снаряжение. Нагибаться за ним камеристка не стала, дабы Агнесс не приняла ее поклон на свой счет, и смерила девушку таким взглядом, что та почувствовала себя собачонкой, забежавшей в чужой сад. Горничной не нравилось, что маленькая выскочка снует по парку без спроса, но как раз ее неодобрение вселяло в Агнесс надежду. Вряд ли Грейс сообщит госпоже о ее визите, по крайней мере до тех пор, пока Лавиния не закончит упражняться в стрельбе. Виновато улыбаясь, Агнесс наклонилась за стрелой, но в последний момент раздумала. Наверняка Грейс с хрустом наступит ей на руку.

На подступах к оранжерее гостью поджидало новое испытание. По газону вышагивал сытенький, почти квадратный пони, а за ним плелся садовник, толкая нечто вроде плуга на колесиках, но с плоскими лезвиями вместо лемехов. За газонокосилкой оставались ровные полосы скошенной травы. Вместо того чтобы порадоваться достижениям прогресса, Агнесс пала духом. Сколько еще садовник будет здесь возиться? Час, два, до самого вечера? А тем временем усердие переборет ревность, и Грейс наконец поставит госпожу в известность, что по парку бродит ее неприкаянная протеже. Что делать в таком случае? Не просить же Лавинию постоять в сторонке, пока Агнесс изгоняет ее мужа?

Не успела Агнесс как следует помучиться страхами и сомнениями, как пони остановился и недовольно забил копытом, с которого сполз кожаный чехол. Для ухоженной лужайки нет ничего опаснее, чем конские копыта, и садовник, причитая, кинулся застегивать ремешок. Пока он так суетился, девушка проскользнула мимо, стараясь, чтобы мокрые юбки не хлопали на бегу.

Воровато оглядываясь, она подошла к фонтану. Над ним по-прежнему грустила нимфа, и Агнесс послала ей ободряющую улыбку. Ничего, скоро все закончится. Скоро вы все будете свободны. Агнесс перебрала в уме дюжину способов совладать с окаянной тенью и остановилась на самом действенном.

Блудодейство. Ей поможет только блудодейство.

Судя по намекам Лавинии, барону оно очень нравилось. Изобилие обнаженных женских тел, вылепленных и выточенных, отлитых и нарисованных, тоже выдавало его пристрастия.

Шумно выдохнув, Агнесс распустила волосы и раскидала локоны по плечам. Достаточно порочно? Кажется, да. Но щеки уже наливались стыдливым румянцем, который свел бы на нет все ее старания, поэтому Агнесс поспешила приподнять юбку. До самой щиколотки. В последний раз она сверкала щиколотками лет в двенадцать, когда еще носила короткие платьица, и от одной мысли о том, что ей придется предъявить постороннему мужчине столь интимный участок ноги, ее румянец разгорелся еще жарче.

Наверное, поэтому ничего не происходило. Воздух в оранжерее оставался таким же удушливым, и волосы сразу же прилипли к вспотевшей коже. Так глупо Агнесс не чувствовала себя еще никогда, при том что в последнее время почти каждый день попадала в переделки. Но так глупо – нет, еще никогда.

Не раздеваться же ей догола, в самом деле!

Вот если бы она знала, что еще включает в себя блудодейство, уж наверное подготовилась бы получше!

В общих чертах, и в основном благодаря пророку Иезекиилю, Агнесс представляла, что блудодейство происходит между мужчиной и женщиной и в него каким-то образом вовлечены части тела, о которых она знала лишь то, что на ощупь они, безусловно, приятны. Дальше ее воображение еще не продвинулось. Вот если бы Ронан ответил на ее вопрос! Но Ронан ничего, ничегошеньки ей не объяснил! Краснел, бурчал что-то себе под нос и отворачивался. Знал бы он, как дорого ей обойдется его молчание! И вообще, с ним невозможно разговаривать, то рычит, то молчит. Агнесс начала всхлипывать.

Тем временем садовник закончил стричь лужайку и увел пони в конюшню. С минуты на минуту он нагрянет в оранжерею, ведь работы здесь, наверное, непочатый край. Придет и застигнет барышню в столь фривольном положении. И тогда все пропало. Хотя, в принципе, все пропало уже сейчас. Барон Мелфорд не явился. Это надо было так сглупить и выбрать оранжерею вместо мраморного зала! Наверняка он прохаживается среди статуй, поглаживая их беззащитные, выставленные напоказ тела. На что ему рыжая дурнушка с пунцовыми от стыда ушами?

Опустив юбку, Агнесс закрыла руками лицо и дала волю рыданиям. Давно ей не плакалось так упоительно. Столько событий накопилось за последние дни – и отъезд Милли, и поведение дяди, который то радовал ее, то огорчал, – что просто необходимо было окропить все это слезами. А когда за спиной потянуло могильным холодом и костлявая рука легла ей на плечо, она пробормотала: «Ах, сэр» – и продолжила рыдать по инерции.

– Ты меня видишь?

Она видела каждую складку на его белоснежной тоге, накинутой поверх фрака с щеголеватой небрежностью.

– Я ясновидящая, сэр… милорд, – всхлипнула Агнесс, доставая платочек из рукава и вытирая слезы.

До чего же безобразны покрасневшие глаза и опухший нос! И особенно дрожащие губы, с которых не слетает ни словечка. А ведь совсем иначе она представляла себе их встречу. Настоящей Эринией, прекрасной и одержимой местью, – вот кем она должна была предстать перед ним. А когда барон, прельстившись ее порочностью, подошел бы поближе, она приказала бы ему: «Изыди, дух!» Или хотя бы: «Оставьте Лавинию в покое!» Или просто закричала бы и, отломив пальмовую ветвь, замахала на него – вдруг сгодится в качестве плети?

Теперь же она только и могла, что переминаться с ноги на ногу и молчать. Великая экзорцистка, ничего не скажешь. Гроза иных миров.