Софья Прокофьева - Кольцо призрака

Травянистая длинная слюна текла по его подбородку. Глаза его меркли, все живое откатывалось вглубь и там гасло. Он весь оползал, неловко запрокидываясь навзничь. Внезапно зрачки его сверкнули металлическим блеском и закатились. Рот косо провис, лицо обмякло.

– Помер. Царство ему небесное, – громко сказала Катерина Егоровна. Анна вздрогнула и оглянулась. Лицо Катерины Егоровны было все залито слезами. Видно, она давно и беззвучно плакала.

С неожиданной силой она отстранила Анну. Наклонившись со стоном, своими древними руками с дрожащей бережностью взяла голову Лаптя с двух сторон и аккуратно уложила ее на середину подушки. Ее крепкая рука на миг повисла над его широко и тускло раскрытыми глазами. Рука дрожала, не в силах опуститься и закрыть веки, и Анне показалось, что с этой темной натруженной руки сыплется мелкая земля на неподвижное лицо.

– Прибрал Господь… – Катерина Егоровна с силой прижала ему веки. С закрытыми глазами лицо Лаптя показалось Анне незнакомым, с него сошло вечное выражение озабоченности, страх не поспеть, не угодить, мелкое крошево забот.

– Помоги положить сыночка моего, пока тепленький, – ровным голосом, не поворачиваясь к Анне, попросила Катерина Егоровна.

Но Анна застыла, как в столбняке, обомлев от этой высокой простоты разговора со смертью. Катерина Егоровна постояла некоторое время, качая головой, потом сама надавила на колени, распрямляя ноги. Одну за другой, не торопясь, подняла руки, согнула в локтях и уложила крестом на груди. Только тут Анна расслышала голос Катерины Егоровны, негромкий, убаюкивающий, слова лились и лились.

– …Чистенький ты был, как стала тебя в корыте мыть. Лопотал ты, прости Господи, по-цыгански, что ли. А глазенки у тебя так и глядели, так и глядели. Чей ребенок? Никто не знает. На вокзале потерять ребенка хуже нет. Одежку твою стала стирать, а она хоть и импортная, потому как один бархат да шелк, а от нашего мыла вся расползлась. Купили мы тебе с покойником Ваней в «Детском мире» и штаны, и рубашечку, все справили и сдали в милицию. А сами стали терзаться, может, зря не оставили. И братец мой, адмирал, говорит, чего же вам с Ваней без детей-то? Воспитайте себе под старость опору. А как взяли мы тебя, так и стал болеть мой Ваня, вскорости и помер. Так и жила. Хорошо, братец помогал. Имечко тебе дали какое! Георгий. И в документе так записали под номером. Велел себя Эдиком звать, пусть, а мне ты Георгий, так и в молитвах помяну. А не прижился. Опутанный ты был, не свой… Потому и дрожала над тобой, и любила пуще родного.

Катерина Егоровна, говоря все это, ловко и ладно оправила постель. За плечи припод-няла и уложила уже совсем удобно неподвижное тело. На тумбочке около кровати было теперь чисто и пусто. Чемоданчик Анны стоял на полу.

– Иди, девушка, – махнула на нее рукой Катерина Егоровна. – Не надо тебя. – Однако, подумав, повернулась к Анне и вдруг поклонилась ей неспешно и низко. – Спасибо вам, доктор. Не беспокойте себя. Мы знаем, все сделаем…

– Валя, Валюша моя! – вдруг тонким голосом с повисшими слезами выкрикнула Катерина Егоровна. – Помер сыночек мой, помер!

Анна увидела, что она обнимает огромную женщину, нескладно собранную из разных кусков. Она!

Опять она, эта официантка из ресторана, нет, соседка, соседка…

– Горе-то какое! – всхлипнула женщина. Она крепко прижала голову Катеринû Егоровны к своей жесткой груди. – Я как увидела «скорую», так и подумала – ты померла. Немножко ошиблась. Сокол ты наш, мало ты пожил! На дорогие деньги гулял. У меня в ресторане собирался. Хотела все припечь тебя за Егоровну, да только какие теперь разговоры. Деньги-то на похороны, небось, прикопила?

– Для себя готовила, – просто сказала Катерина Егоровна. Женщины молча постояли рядом, глядя на неподвижное тело.

– Твое дело теперь маленькое, Егоровна, молись! – Ржавая слеза скатилась по щеке Валентины. – Нынче больно дорогие гробы в Москве. Не заботься, через наш ресторан гроб достану. Со скидкой. Ты знай себе, молись.

– Давеча в церкви была… – Катерина Егоровна с медленной лаской поглаживала ноги покойника. – Холодеют, вишь, быстро как… Поставила за него свечу – потухла. Вдругорядь зажгла – опять не горит, потухла. Ровно кто на нее дует.

– Помыть его надо, одеть, как положено. В чем любил ходить, – гулко прервала ее Валентина, обирая слезы углом передника. – Не жалей костюма. Чего теперь жалеть? Клеенку неси, мыло, тряпочку мягкую.

Анна молча вышла из комнаты. Оглянулась в дверях. На полу возле тахты была уже расстелена клеенка, в крупных розах. Катерина Егоровна стояла, склонившись над мертвым. И плыл уговаривающий, полный ровных слез ее голос:

– Не своей волей ты жил, сыночек, водило тебя. Я же видела, видела. Водило тебя…

– Не спи на левом боку, ты сдавливаешь сердце, – уныло и упрямо повторяла Вера Константиновна. – Будут сниться кошмары.

Анна еле сдержалась. Какие кошмары? Кошмар начинался, когда она просыпалась. Жесткое молчание Славки. Его отталкивающий, обвиняющий взгляд. Спит у бабушки, на узкой короткой тахтушке. Спросишь: как в школе? Нормально. Как Олечка? (Укол в сердце. Счастливая девочка с ракеткой…) Ответ все тот же: нормально. От этих «нормально» можно с ума сойти…

Нет, спать, спать. Только бы Сашка опять не приснился. Не оставляет он меня…

Почему он в тени? И опять перебирает какие-то листы с формулами.

– Что ты так смотришь? – сказал Сашка, и Анне показалось, что он улыбнулся. – Нет конца. Как, впрочем, и смерти. Ты посмотри, посмотри, что ты боишься? Может, что и поймешь…

«Будь что будет», – подумала она и в первый раз дерзнула посмотреть туда, в открывшуюся глубину. Но ее нищее воображение, полное земных образов, ничего не смогло ей подсказать. Она увидела только разлетающийся свет и прикрыла глаза ладонью, ослепленная.

– Он смотрит на меня, – вздрогнула она.

– Смотрит всегда и на всех. И вы это знаете, только почти никогда не помните.

Кажется, Сашка поглядел на нее, потому что он вдруг сказал с земным беспокойством:

– Какая ты бледная, девочка моя. Спускайся, пока лестница еще держится.

– Почему так темно вокруг меня? Это из-за меня? Это я виновата? – с трудом прошептала она.

– Отчасти, только отчасти. Ты была обречена. Это не может считаться виной. И потому будет прощено.

Тени за спиной Сашки слоились, обретая туманную надежность, постепенно превращаясь в два призрачных крыла.

Сашка повел плечами, как будто эти крылья были непривычны ему и тяжелы.

– Ну, спускайся же, – сказал он. – Пора!

Анна повернулась к нему спиной. Лестница показалась ей бесконечной, ступени подкатывали к ее ногам, как волны.

– Опять эта лестница… – прошептала Анна. – Как много лестниц в моей жизни…