Елена Усачева - Превращение

— За вами было так интересно наблюдать. Требовались лишь маленькие поправки, чтобы все шло так, как нужно. — В голосе Эдгара звучала издевка. — После пожара в мастерской Макс решил, что представляет для вас слишком большую опасность, и захотел исчезнуть.

Не очень хотелось вспоминать об ужасном ноябре, когда Макс то появлялся, то исчезал. Но Эдгар был другого мнения. Ему было приятно мне об этом рассказывать.

— Они с Лео уже почти уехали из города, что было бы весьма правильно. Но мне этого было не нужно.

— И вы пригласили Дэниэла? Действительно, все просто объясняется. А я-то все никак не могла понять, как события ухитряются так ловко складываться.

— Да! — с особым нажимом произнес Эдгар. — Это было несложно. Но Макс каждый раз ухитрялся играть по своим правилам! Этот маскарад! Он ведь знал, что Катрин что-то затевает. Знал о грозящей опасности и снова ничего не сделал! Не знаете, от кого он заразился этой безбашенностью?

— Даже не представляю. А зачем вам понадобилось испытывать Ирину с Антоном?

— Не смешите меня! — раздраженно воскликнул Эдгар. — Вы и сами все прекрасно понимаете! Интересно наблюдать любовь на срыве, видеть, как она разваливается из-за мелочей.

Ничего себе мелочи!

— Все произойдет сегодня! — торжественно произнес он.

Я снова хмыкнула. «Сегодня» у меня оказалось слишком длинным. Ничего, скоро у Эдгара появятся другие эмоции. Главная ошибка всех Демиургов в том, что они не допускают вероятность потери контроля над подопечными.

— Этот мальчишка, Смотритель, сам все испортил, — заговорил вампир. — Если бы не он, я бы уже тогда прекратил игру. Но он бежал к ней, вопил какие-то глупости. Бежал без оружия, сжимая свои белые кулачки. Этот порыв нельзя было оставить без внимания. Он был влюблен, и я решил поиграть. Всего лишь поставить на кон их принципы. Смешно было видеть, как они разваливают все то, во что верили. Смотрители! — Это слово он произнес с явной издевкой. — Теперь они вынуждены укрывать вампира! А эта девчонка вместо того, чтобы поубивать всех и стать свободной, стала метаться! Я же приходил к ней, я предлагал помощь! Она отказалась. Бедная девочка! Столько мук, столько страданий! И все из-за того, что она не смогла принять свое обращение! Не захотела отказаться от своей любви.

Какой ужас! Бедная Ирина! Я представила себе ощущение этой несчастной. Еще минуту назад сжимать в руке катану, еще минуту назад быть готовой убить любого вампира и вдруг самой ощутить в себе жажду крови, дикую, испепеляющую ЖАЖДУ. И в то же время помнить, кем ты был до этого. Видеть перед собой близких людей, которые теперь начали тебя бояться, не смеют подойти близко, выглядывают из-за угла. И это осторожное хождение вокруг дома, и эти переглядывания и перешептывания. И неистребимое желание убить человека. Чувство, что твое тело тебе уже не подчиняется, что оно чужое, что твой ум, сознание, воспоминание, все те милые пустячки, что наполняли жизнь, — все это вынуто и вложено во что-то стороннее, незнакомое. Да, оно имеет ту же форму, тот же рост, те же волосы, но ты в нем как в плохо пригнанном костюме. И на поверхности тебя удерживает только память — этого человека я любила, этого уважала, к мнению этого прислушивалась. И умереть нельзя, потому что на тебя смотрят, от тебя ждут решения. А решения нет. Это была самая страшная смерть, которую только можно придумать.

— Она хочет умереть? — прошептала я.

— По-другому ее желание найти меня объяснить нельзя.

Как же все это было неправильно! И как неисправимо… Ну, почему я не говорила раньше Ирине всех тех слов, что думала о ней. Как она мне сразу понравилась, какой они были с Антоном хорошей парой, как я им по-чистому завидовала. Как восторгалась ее хладнокровием и умением владеть оружием. Сейчас ей эти слова уже не нужны.

А Эдгар все говорил, говорил, и я не могла остановить его страшных слов.

— Начиная с вашего исчезновения, я всячески пытался подстроить так, чтобы вы тоже приняли участие в этом последнем акте. Акте возвращения всего на круги своя! Но вы словно не слышали меня. Ни этот сумасшедший мальчик, ни Маринка не смогли вынудить вас уехать. Я послал к вам шведов. Но вы и тут не захотели бежать. Пришлось спровоцировать Смотрителей на активные действия, иначе они бы до сих пор с испугом наблюдали за вами.

— Чего нас бояться? — Я почувствовала себя окончательно разбитой.

Эдгар прошел по комнате, остановился около зеркала.

— Что вы здесь видите?

Меня так и подмывало сказать: «Ничего». Но свеча все-таки бросала слабый свет, и кое-что рассмотреть было можно.

Я медленно подошла к зеркалу и поначалу действительно ничего такого не увидела. Стянула с себя куртку. Пятерней поправила растрепавшиеся волосы.

Это я?

На меня смотрела высокая худая девушка с тонким лицом, с чуть уставшим спокойным взглядом. Очень уверенная и очень красивая. Попятилась, неловко наступила на куртку. Показалось! Ну, конечно, показалось! Света мало. Что я здесь могла увидеть? Мне даже захотелось отвернуться от незнакомки, отражающейся в зеркале. Сейчас… вполоборота… Она — то есть я? — смотрела прямо, подняв подбородок. Лицо безмятежное. Глаза, нос, губы — все то же, но словно художник прошелся по ним кисточкой: здесь добавил цвета, тут немного убрал. Глаза смотрят пристально. Раньше мне казалось, что глаза у меня… словно бы дряблые, и я даже все время пыталась рассмотреть вокруг них намечающиеся морщинки. И я всегда почему-то сутулилась. Сейчас же моя кожа словно помолодела. А плечи стали уже, в них появилась хрупкость. Я заметно похудела, словно истончилась, — как будто тот же художник убрал все лишнее.

Что же я стою? Крутанулась на месте, вспомнив про Эдгара.

Вампира не было.

Я похлопала себя по карманам. Ничего не осталось. Совсем ничего. Какой же у меня неудачный день! Эдгар ушел, предоставив меня самой себе? Я вновь повернулась к зеркалу.

Вокруг было очень тихо. Молчание казалось настолько явственным, что стало на меня давить. Я бы закрыла глаза, если бы это имело смысл. Но сейчас — закрывай не закрывай, все равно, никуда не спрятаться. А Эдгар наверняка еще на меня смотрит. Стоит где-то поблизости — я это чувствую по навалившемуся на меня страху — и наблюдает. Паника немедленно услужливо нарисовала мне портрет склонившегося надо мной невысокого старика с черными зачесанными назад волосами, с глубокими морщинами на сухом узком лице, с тонкой полоской ярких губ, с изящной линией носа, с острым подбородком. И с черными, ничего не выражающими глазами.

Рядом со мной что-то зашуршало.

— Прошу!

Теперь из-за попорота падал слабый свет. Вампир осветил нам дорогу? Свет казался электрическим. Значит, мы не оторваны от цивилизации?