Юлия Цыпленкова - Дорогой интриг

Среди фрейлин также была своя иерархия. Среди тех, кто служил ее светлости, имелась одна старшая фрейлина (прим-фрейлина), которая управляла остальными двадцатью четырьмя женщинами. У нее было четыре помощницы, каждая исполнявшая свою задачу (анд-фрейлины), ну а дальше шли все остальные, этакие рабочие пчелки. Опять же, к примеру, прим-фрейлина никогда не побежит с запиской, она передаст ее одной из анд-фрейлин, а та, в свою очередь, выберет, кто исполнит поручение герцогини. Зато старшая фрейлина определит наказание за нерадивое исполнение или пренебрежение обязанностями. А за тем, как младшие фрейлины служат, следят уже ее помощницы.

Прим-фрейлиной становились дамы, хорошо зарекомендовавшие себя на службе. Чаще всего это были женщины, перешагнувшие порог зрелости и долго находившиеся при госпоже. В случае же, когда принцессам, достигшим совершеннолетия, формировали их собственный Малый Двор, прим-фрейлину назначала мать или, как в случае с Селией, старшая родственница – герцогиня Аританская. А уже та выбирала себе помощниц из числа женщин, которых хорошо знала. Впрочем, ставленница ее светлости уже была лишена своей должности при Ее Высочестве, ее сменила ставленница графини Хальт, и прим-фрейлина вернулась к своей покровительнице, чтобы занять место, и прежде бывшее за ней. Да-да, я говорю о графине Виктиген, нашей надзирательнице, как за глаза назвала ее моя наставница.

Керстин была старше меня всего на два года, наверное, именно поэтому ее определили ко мне. Впрочем, полтора года службы в королевском дворце сделали свое дело, и моя наставница чувствовала себя женщиной, умудренной жизненным опытом. Она разговаривала со мной немного свысока пока не забывалась, тогда Керсти превращалась в обычную девушку, готовую болтать без умолку. А я слушала и не перебивала, так набираясь необходимых мне знаний о жизни Двора. Это помогало разобраться в связях и интригах придворных. Конечно же, у меня был мой дядюшка, но с ним мы не могли видеться каждый раз, когда бы мне этого потребовалось. И любовь к сплетням моей наставницы оказалась просто неоценимой. Как и помощь в освоении должности фрейлины.

И сейчас наступило время первого церемониала – пробуждение ее светлости. Вчера я просто присутствовала при утреннем ритуале, сегодня же вполне могла стать его участницей. Не могу сказать, что мне хотелось снимать с герцогини ночную сорочку или же ожидать под дверью уборной, пока ее светлость будет справлять свои надобности. Однако моя должность обязывала ко многому, что касалось личной жизни герцогини. И раз уж я ввязалась в эту интригу, то стоило принять условия предложенной игры, не ропща и не выказывая недовольства.

— Терпение, послушание и твердость в своих убеждениях – они станут вам верными помощниками на пути к заветной цели, — так говорил мне дядя, делая последние наставления.

Наставления я получила и от своих домочадцев, когда меня провожали во дворец. Отец поцеловал в лоб и строго посмотрел в глаза:

— Не посрамите ваш род, дочь моя, — таково было отеческое напутствие.

— Я буду тосковать без тебя, сестрица, — со слезами на глазах объявила Амберли, однако и она не удержалась от наказа: — Умерь свой пыл, дорогая. Пусть во дворце живут иллюзией, что ты примернейшая из примерных.

— Ничего не могу обещать, но постараюсь, — заверила я сестрицу и приняла ее в любящие объятья. Расставаться было тяжело, все-таки мы прожили бок о бок большую часть наших жизней и стали не просто родственниками, но по-настоящему родными друг другу.

А вот матушка отказывать себе в нотациях не стала. Она прочитала мне их столько за последнюю неделю моего пребывания дома, что я была уверена – в день отъезда у родительницы не останется ни одной. Однако я ошиблась. Старшая баронесса Тенерис была кладезем нотаций, и они выскакивали из нее с той же легкостью, как дорогой фарфор из рук растяпы. И все они были приправлены жуткими примерами из жизни выдуманной ею девицы О. Сколько себя помню, столько с бедняжкой О происходили какие-либо беды, и все они случались в ответ на мои шалости.

— Вы чрезвычайно вертлявы, дитя мое. Знаете ли вы, до чего довела вертлявость девицу О? А ведь она, как и вы, была живого нрава и чересчур подвижна. Так вот однажды она довертелась до того, что свалилась в пропасть.

— Матушка, но ведь девица О отрезала себе все пальцы, когда решилась помочь садовнику.

— Вот и представьте весь ее ужас, когда она сорвалась. У нее даже не было пальцев, чтобы ухватиться на край пропасти.

— А когда она выжгла себе глаз щипцами, решив завить себе локоны?

— Разумеется, до истории с садовником. Неужто она при двух глазах решилась бы на такую глупость, как сунуть нос в дела прислуги?

И у несчастной девицы О трагедии случались беспрестанно. Я даже не могу вспомнить, сколько раз она умирала! И пропасть была отнюдь не первой ее погибелью. Еще имелись: экипаж, река, крыша и не только. Она рубила себе руки и ноги, разбивала голову, прошивала насквозь пальцы, обливалась кипящим маслом и даже была растерзана диким зверем. Если бы я была девицей О, то непременно удавилась бы с тоски от такого чудовищного существования. Впрочем, с таким талантом умирать, какой был у О, удавиться бы навсегда удалось бы вряд ли.

А напоследок родительских нотаций было столько, что моя голова не сумела их все в себя вместить.

— Не позволяйте скомпрометировать вас… Не вселяйте пустых надежд в сердца кавалеров… Будьте осторожны в словах… Не забывайте о том, чему я учила вас столько времени… Скромность и послушание!.. Не выпускайте на волю ваш резвый нрав…

И к каждому наставлению матушка прилагала бесконечно долгую лекцию с предположениями о моей дальнейшей судьбе, одно ужасней другого с использованием многострадальной девицы О… если, конечно, я вздумаю ослушаться. И почти всё это она повторила мне перед отъездом, правда, в значительно укороченном варианте. И если бы слова баронессы были камнями, то надомной уже возвышался бы высокий холм, а я превратилась в расплющенный кусок несчастной плоти.

— Я не заставлю вас краснеть, матушка, — клятвенно пообещала я и выдохнула с облегчением, когда карета тронулась с места.

Впрочем, матушкины поучения сменились поучениями наставницы, прим-фрейлины, герцогини и, конечно же, дядюшкиными. Однако, в отличие от баронессы Тенерис, запугивать меня никто не собирался. Предупреждать, предостерегать, направлять и указывать – да, а рассказывать страшные истории, как моя дорогая родительница, никому бы и в голову не пришло. И уже за одно это я была безмерно благодарна графу Доло с его решением забрать меня из-под крыла родительницы.

Звон колокольчика, возвестивший о пробуждении ее светлости, вырвал меня из размышлений. И все пришли в движение, без суеты и беготни. Графиня Виктиген открыла двери и первой вошла в опочивальню. За ней последовали анд-фрейлины, затем мы, а после и служанки, у которых также имелись свои обязанности, от которых были освобождены благородные дамы. Спасибо и на этом.