Юлия Цыпленкова - Фаворитка

— Так ты не об этом? — вновь осторожно спросила я.

— Не об этом, но твои слова меня, признаться, задели, — ответил король. — Я жду пояснений. В конце концов, мы и так живем, как муж и жена. И чтобы изменил храм?

— Всё! — воскликнула я. — Мы не живем, как муж и жена. Мы живем, как любовники. И это не обременяет нас обязательствами и предписанными законом и этикетом правилами. И первое, что изменится, мы уже не будем делить покои, мы будем делить дворец. Королева с малым двором в своем крыле, король в своем. Я не смогу покидать дворец, как сейчас, не смогу заниматься ничем, кроме как посещать одобренные тобой заведения, чтобы погладить по головам сирот и оставить им некую сумму денег. Но я уже не смогу проконтролировать, куда ушли эти деньги, потому что всякая государственная деятельность будет мне запрещена. С министрами я смогу беседовать только о погоде, а всё иное будет равняться предательству. И всё потому, что женщина не может быть причастна к власти. Попытка управления приведет к моей казни. Верно? Или ты собираешься переписать этот закон и позволишь мне стать твоим соправителем?

— Нет, не собираюсь и не позволю, — ответил Ив. — Женщина у власти – это прямое нарушение одного из основных законов. Чтобы его переписать нужно больше, чем мое желание.

— Я не смогу просто сидеть со своими фрейлинами и умирать со скуки, слушая чтение рекомендованных книг. Да я взвою! И что тогда? Отправишь меня на плаху или пришлешь палача с удавкой? А тебе придется отдать приказ, потому что я не утерплю и суну нос в государственные дела, и это может стать известным. И даже если я просто спрошу Атленга о внешней политике, а он ответит – это уже будет называться изменой. И как же ты тогда поступишь? Топор или удавка?

Государь рывком притянул меня к себе, подцепил пальцами подбородок и заглянул в глаза:

— Не хочу смотреть, как твоя голова расстанется с телом, — нервно улыбнувшись, ответил он. — В вашем сочетании есть неоспоримая гармония. Проклятье, — Ив передернул плечами и отвел взгляд: — Даже представить это невозможно. Ни удавку, ни топор. В тебе слишком много жизни, чтобы… Боги, — голос монарха охрип, и он кашлянул, прочистив горло. — Не хочу об этом. Жутко. — И покривился: — Дай мне минуту.

Он выпустил меня из объятий и отошел в сторону. Опершись ладонью на стену, король опустил голову и застыл так на некоторое время.

— У-уф, — наконец, выдохнул государь, оттолкнулся от стены и развернулся ко мне. Он протянул руку, и я подошла к нему. Ив вновь обнял меня и, прижав мою голову к своему плечу, произнес тихо: — Какая ужасная фантазия. Хвала Богам, что она не может осуществится. Не хочу без тебя. — Он отстранился, и я подняла на него взгляд: — Душа моя, ты едва не довела меня до разрыва сердца.

— Которого из двух? — с улыбкой спросила я.

— Негодница, еще издеваешься, — усмехнулся государь. — Но закончим об этом. Разговор был пустой, а ты превратила его в нечто мрачное и дикое. Тебе не о чем переживать, я не собирался делать тебе предложение. Этот брак не примут и не поймут, а потому пусть всё остается, как есть. Теперь ты успокоилась?

— Но что тогда ты подразумевал, говоря, что однажды я возьму твоего ребенка на руки? — спросила я, вновь преисполняясь любопытства и настороженности. — Неужто хотел сказать, что, женившись и зачав дитя, ты унизишь мать тем, что позволишь любовнице возиться с ее ребенком?

Государь усмехнулся. Всякие переживания его отпустили, а значит, я коснулась темы, его не трогавшей.

— Шанни, душа моя, ты ведь понимаешь, если я когда-то и женюсь на какой-нибудь принцессе, то лишь ради наследника. По сути, мне нужно лишь ее чрево, а не она сама. У меня есть женщина, которую я люблю и почитаю своей. Так разве же есть что-то удивительное, что я предпочту видеть свое дитя на руках возлюбленной? До чрева мне нет никакого дела.

— Фу, Ив, — скривилась я. — Какая мерзость. Ты говоришь ужасные слова.

— Зато правду, — он пожал плечами. — А потому закончим разговор о женитьбе и детях. Пока я не желаю ни того, ни другого. Мы продолжим жить, как жили. Ты будешь менять устои и сводить с ума законников, я тихо потворствовать тебе и иногда исполнять капризы и пожелания. А ты за это дарить мне свой огонь и благодарность. — Король снова усмехнулся: — Шанриз Тенерис, я отравлен вами.

— Противоядия нет, — притворно вздохнула я.

— Не хочу противоядий, — он мотнул головой и, склонившись, шепнул: — Люблю тебя изо всех сил, лучик, — а после приник к моим губам.

В бальную залу мы входили, когда даже хранитель реликвий успел вернуться из хранилища вместе со своим помощником и пажами. Разговор на неожиданную тему занял времени больше, чем казалось, пока мы спорили. Впрочем, опоздал сам король, а ему замечания сделать невозможно, и потому он ввел меня в залу без всяких извинений за задержку.

Меня всегда восхищало это место. Хрусталь, зеркала и изящная лепнина, покрытая позолотой, превращали бальную залу в нечто невесомое и хрупкое. Даже паркет был здесь натерт настолько, что можно было увидеть собственное отражение.

Помнится, как-то Дренг сказал в своей излюбленной манере, что мог бы рассмотреть, что надето под платьем дамы, с которой он танцует, если бы, конечно, захотел. Я тогда обозвала его невозможным грубияном и похабником, но слова, произнесенные в шутку запали в голову. На первом же балу после того разговора я украдкой бросила взгляд на пол и усмехнулась собственной легковерности. Паркет хоть и отражал танцующие пары, но увидеть что-либо этакое было невозможно. Правда, сознаваться в собственной мнительности я, конечно же, не стала, и это осталось только моей тайной.

Первый танец принадлежал хозяину праздника. Кто станет его партнершей, было ясно без слов. А потому государь вывел меня сразу на середину зала. Он галантно склонил голову, я присела в неглубоком реверансе, после накрыла запястье вытянутой руки короля ладонью, и музыка полилась по зале.

Монарх был прекрасным кавалером, и танцевать с ним было неизменно приятно. Я получала удовольствие, кружась по зале в его объятьях. А то, что на нас смотрят несколько сотен глаз, меня не смущало уже давно. Я привыкла к всеобщему вниманию и попросту его не замечала.

И когда музыканты замолчали, к нам поспешил лакей с подносом, на котором стояли бокалы с вином. Государь взял оба бокала, передал мне мой и, подняв свой, провозгласил:

— Прелестные дамы, благородные господа, благодарю за то, что вы почтили меня своим вниманием. Да начнется веселье, — и он поднес к губам бокал.

— Слава королю! — разнеслось по залу, и воздух расцветили вспышки магического салюта, ознаменовав начало празднества.

Торжества, посвященные дню рождения государя и провозглашению наследника, продлились три дня. За это время я ощутила, что уже начинаю скучать по моим привычным занятиям, и последний день празднеств едва дотерпела до его завершения. Все-таки праздность и безделье – это не для меня. В этом я легко могла проследить в себе черты моей дорогой родительницы. Разница была лишь в том, что она свою деятельность направляла на свое окружение, а я замахнулась на устои государства.