Евгения Сергиенко - Луна. Укройся волнами, начни сначала

Этот взгляд делает невозможное и бредовое реальным. Я осознаю – это правда.

Они решили выдать меня замуж.

Едва справляясь с внутренней дрожью, кладу ладонь на мамину щеку. Теплая капля тут же скатывается на мои пальцы.

– Мамочка, что происходит? – спрашиваю еле слышно.

– Позже, – еще тише отвечает она и быстро-быстро ускользает на кухню.

Теперь и мои глаза становятся влажными.

Я не хочу покидать дом, не хочу так рано становиться женой! И мама… Она не выдержит расставания со мной, но раз она так расстроена, значит, ее мнения, как и моего, никто не спросил.

– Лунаи, проходи к нам, мы давно не виделись с тобой! – из зала доносится голос Заза.

Отогнав опасно близкие слезы, шагаю в зал и, чмокнув в щеку бабушку, а затем деда, тоже сажусь за стол.

Мужская половина семьи смотрит на меня серьезно и строго, а Нино мило улыбается, как в карту местности, всматриваясь в черты моего лица.

Родители отца не любят проявлять особенно нежные чувства, но сейчас бабушка смотрит так ласково, словно я самое красивое и чистое создание на земле.

Перевожу взгляд на хмурое, покрытое морщинами лицо деда. Заза, наоборот, плотно сжав губы и сведя брови, глядит мне прямо в глаза, будто разыскивая в моей душе новые вехи или нераскрытые смыслы.

Впервые в собственном доме я чувствую себя одновременно посторонней участницей, не посвященной в семейный заговор, и картиной на выставке искусства, брошенной под острые и пытливые взгляды.

Мама возвращается, садится рядом и под столом кладет руку мне на колено.

Мы терпеливо ждем, когда кто-то из мужчин начнет говорить.

Глава 13. Вечерний улов

Сознание приходит по собственному желанию и уходит тоже, когда ему вздумается.

В этот раз, открыв глаза, я нахожу себя все в том же доме и на той же кровати.

Сегодня сознание чуть яснее и явно устойчивее, чем раньше, но, несмотря на это, осторожно обратившись к темной дыре своей памяти, я немедленно получаю отказ.

Страх уже не такой острый, хоть и не отступающий ни на шаг.

Сложно понять, чего я боюсь больше: человека, в чьем доме оказалась, или воспоминаний о прошлом, которое заставило меня броситься вниз с той гигантской скалы.

Я пытаюсь найти оправдания отчаянному рывку в морскую бездну. Возможно, я экстремалка и люблю прыгать с высоты? Может быть, за мной гнались, а может, я просто дура и делала селфи на скользком отвесном краю?

Но все эти мысли ни к чему не ведут, ведь я не помню, кто я. Хотя какая-то очень далекая часть меня трепыхается и пытается докричаться подсказками и ощущениями.

Неутешительными ощущениями.

Прислушавшись к себе, всем существом я чувствую, что шагнула со скалы осознанно. Потому что искала смерти.

Мои мысли обрывает щелчок замка и скрип входной двери.

Через боль поворачиваю голову в направлении звука.

Дверь в комнату открыта, и я вижу коридор, в котором появляется мой спаситель – Эдгар. Он одет во все темное и мешковатое, а его тяжелый шаг говорит о том, что мужчина зол.

Пройдя по коридору в одну сторону, он с грохотом бросает что-то на пол, потом возвращается, швыряет на полку ключ, дергает входную дверь на себя, закрывает ее до конца и поворачивает замок.

Я судорожно сглатываю и думаю, что самое время закрыть глаза и притвориться спящей, как вдруг, резко обернувшись, Эдгар впивается взглядом прямо в мое лицо.

Я вздрагиваю.

С такого расстояния я плохо вижу черты его лица, но глаза – они горят настоящей ненавистью.

Не произнося ни слова, Эдгар стремительно шагает в мою сторону.

Вжавшись в кровать, я сдавливаю пальцами край одеяла.

Чего он хочет? Что сделает в следующую секунду? Ударит? Он может меня ударить? А вышвырнуть на улицу или, еще хуже, бросить обратно в море – может?

Быстро приблизившись, мужчина так же резко останавливается и нависает надо мной.

Теперь я вижу его лицо отчетливо и ясно – оно намного суровей, чем тогда, когда я оказалась в его лодке.

Боясь издать даже звук, я просто смотрю в темные глаза, искрящиеся злостью, и не представляю, что может произойти в следующий момент.

Не отводя взгляда, Эдгар делает медленный вдох, словно пытаясь найти в себе самообладание и силы, чтобы заговорить со мной. Его лицо передергивает, как будто я самое отвратительное создание на свете и он хочет сделать так, чтобы я бесследно исчезла в эту же секунду… Но это не в его власти.

– Ходить пробовала? – говорит он через усилие.

– Нет, – выдавливаю из себя первое за долгое время слово.

Сжав губы, Эдгар поправляет покрывало на краю кровати. Но я вижу, что он делает это не из заботы, а чтобы не сорваться и не сказать чего-то дурного и грубого.

– Вон еда и вода, – он кивает на комод, и я замечаю там стакан воды и тарелку с чем-то серым и малоаппетитным, – ешь, пей и начинай вставать.

Я хочу возразить, сказать, что все мое тело словно разодрано на части и каждое движение дается через боль, но не решаюсь и продолжаю молча смотреть на злое лицо. На миг оно кажется мне знакомым, очень отдаленно, почти призрачно, но я тут же отгоняю эту мысль, испугавшись ее значения.

Эдгар снова делает медленный вдох самообладания и немного наклоняется ко мне.

Его глаза впиваются в мои, и я ощущаю, как от страха появляются слезы.

– Слева от кухни туалет, – цедит он, – и если ты еще раз обмочишься на моей кровати, пеняй на себя.

Закрываю глаза, чтобы не разрыдаться.

– Гребаные суицидники, чтоб вас черт побрал. – Тяжелым шагом мужчина быстро выходит из комнаты.

Глава 14. Луна, прошлое

Эрик спит, уткнувшись в мои колени.

Брат подслушивал с лестницы второго этажа и не просто уловил суть разговора, а пропитался им и впал в настоящую истерику.

Когда Нино и Заза уехали, брат пулей слетел вниз и вцепился в меня руками и ногами. Он орал, что никуда меня не отпустит, что нас с ним нельзя разлучать и что мне еще совсем рано становится женой, ведь я даже не умею готовить чихиртму.

Грустно улыбаюсь и набрасываю на спящего Эрика одеяло. Почему-то он уверен, что именно чихиртма делает девушку готовой к замужеству.

Мой родной, мой наивный братик.

Истерика продолжалась несколько минут, мама пыталась объяснить суть обычаев, но он ничего не хотел слышать. Или просто не мог.

Все это время я сидела как истукан и не могла сказать ни слова. Когда отец начал выходить из себя и заорал на Эрика, мама силой увела брата наверх.

Оставшись наедине с отцом, я почему-то ни о чем не спросила и не возразила, хотя в мыслях роились сотни вопросов, а сердце сдавливало от непонимания.

Отец сидел напротив уверенно и чинно, а все, что я смогла – просто посмотреть ему в глаза. Ни слова, ни даже вздоха сожаления.

А в душе все пылало.