Ирина Зволинская - Тайна архивариуса сыскной полиции

– Вот как? – удивился Петр. – Рад знакомству! Христос Воскресе! – он подался к ней, Клер испуганно отпрянула.

– Это такой обычай, Клер, – пояснила я. – Называется «христосоваться».

Петр смущенно крякнул и, чтоб избавиться от возникшей неловкости, подал Анне руку, утягивая танцевать.

– Хри-стосо-ваться? – переспросила Клер.

– Да. Мы поздравляем друг друга с Пасхой и троекратно целуемся.

– Целуетесь? – еще больше удивилась она.

– Христос Воскресе! – подбежал ко мне какой-то румяный молодчик и, схватив мои плечи, расцеловал, наглядно продемонстрировав праздничный обряд.

– Воистину Воскресе! – рассмеялась я, чуть отталкивая юношу. Он сверкнул глазами и, ничуть не огорчившись, ушел, а я повернулась к шокированной иностранке.

Музыка становилась громче, круг танцующих ширился. Смех, веселье, поцелуи – всё это пьянило почище самой крепкой водки!

– Отказывать не принято, – развела я руками. – Даже император не брезгует этой традицией!

Клер свела брови к переносице, обдумывая мои слова, а затем, стянув перчатки, встала напротив и крепко взяла меня за руку, вынуждая остановиться на месте – оказывается, я так и пританцовывала!

– Христос Воскрес е ! – сказала она с таким очаровательным акцентом, что я умилилась. Ох уж это французское «р»!

Я потянулась к её щеке, но Клер вдруг повернулась и поцеловала меня сама. Секунда. Две. Три. Я изумленно застыла – она прикусила меня за губу!

Мне, верно, чудится! Разве может женщина целовать … так?

Француженка замерла и, вздохнув, отступила, внимательно вглядываясь в моё лицо

– Воистину Воскресе… – хрипло ответила я и, откашлявшись, пояснила: – Но обычно мы целуем щеки…

Мои, к слову, горели огнем. Клер опустила глаза, и я поняла, что неловко здесь не только мне одной.

– Простите, – пролепетала она на родном языке.

– Нет-нет, в этом нет ничего дурного! – заверила я её.

Наверное, нет … Но что взять с француженки? Брюки, короткие волосы … эмансипе. Не обижать же её…

– Вы здесь одна? – неуклюже перевела я разговор.

– Я пришла с одной из студенток. Но, кажется, её … потеряла, – легкомысленно рассмеялась она.

Я покачала головой. Мало ей кражи на рынке! Здесь – не Париж. Хотя … что я знаю о том, другом Париже? Для богатых и бедных, он такой же разный, как и мой Петербург.

– Нет, не потеряла, – без особой радости произнесла Клер, глядя мне куда-то за спину. – Анастасия сама нашла меня.

– Вы достаточно изучили наши традиции, мадам Дюбуа? – с усмешкой спросили по-французски. – Можем идти?

Я стояла спиной и не видела ту, кому принадлежала фраза. Я лишь узнала голос.

Праздник. Воистину день встреч! Увы, не всегда приятных.

– Здравствуй, Настя, – повернулась я к бывшей подруге.

– Маша… – прошептала Денских.

– О! Вы знакомы?– округлила глаза Клер и сжала мою ладонь. Я и забыла, что она держала меня за руку.

– Мы учились вместе, – сухо отозвалась я.

– Верно, – тихо подтвердила Настя. – Учились.

Она почти не изменилась. Все та же осанка, те же карие глаза.

Нет, изменилась. Её девичья гордость – тяжелые иссиня-черные волосы были обрезаны, совсем как у Клер. Я подавила горький вздох, вспоминая, как пропускала длинные пряди между пальцами. И в наряде её не было и намека на прежнюю Настю. Брюки. Кто бы мог подумать? Строгие линии и темные цвета. Ни единого синего пятнышка.

Что случилось с тобой, Анастасия? Почему ты разлюбила васильки?

Это было зимой, в канун Рождества. Ученицы разъезжались по домам, чтобы встретить эту ночь в кругу семьи. Мы стояли на пороге нашей спальни. Ровные ряды идеально застланных кроватей – опустевшая комната напоминала больничный покой.

Она была в голубом, любимый цвет любимой подруги.

– Это тебе, – я протягиваю Насте ярко-голубой платок. – Сама вышивала! – хвастаюсь, но мне есть чем гордиться!

Любимые цветы юной госпожи Денских украшают дар.

– Спасибо тебе! – она бросается мне на шею, крепко обнимая. – Я буду беречь его, обещаю!

Её глаза сияют, они чернее ночи, но ярче самой яркой звезды.

– Зачем беречь? – недоумеваю я. – Я зачем старалась? Чтобы ты носила!

Она молчит, загадочно улыбается и бережно складывает мой подарок.

А дальше … дальше я узнаю о смерти родителей. Наш последний разговор и молчание, растянувшееся на несколько лет.

– Вы уже закончили курсы, Мари? – уточнила француженка.

– Нет, – я покачала головой, – к сожалению, мой бюджет не выдержал подобной нагрузки.

Денских опустила взгляд и, заметив, что Клер удерживает мою ладонь, потемнела лицом. А я, вновь поражаясь силе, сокрытой в тонких пальцах мадам Дюбуа, аккуратно высвободилась.

Клер перевела взгляд на Настю. Моя бывшая подруга насмешливо дернула уголком рта.

– Христос Воскресе! – крикнули совсем рядом.

Пасха! Праздник! Жизнь Денских меня не касается! Так сказала мне Настя …почти четыре года назад. Незачем ворошить прошлое, запертое в покрытом пылью сундуке. Всё что внутри – давно съедено молью. Я широко улыбнулась француженке:

– Но я как раз раздумывала пойти вольным слушателем на юриспруденцию!

– Какое замечательное совпадение, – радостно улыбнулась Клер, – я приехала в Петербург преподавать международное право!

– Действительно, замечательное, – хмыкнула Настя. – Как же вы познакомились, или тоже совпадение?

– Ох, почти как в романе! Мадмуазель Мари спасла мой кошелек!

– Потрясающе… – Денских оглядела меня с ног до головы и поджала губы, задержав взгляд на протертых по шву рукавах моего пальто.

– И вечером мы пойдем знакомиться с Петербургом! – выпалила француженка. – Так ведь, Мари?

Я опустила плечи. Обещала… как теперь отказать? Только придется. Не стоит мне гулять.

– Знакомиться с Петербургом? – переспросила Настя, опередив мой ответ, и расхохоталась.

Странный это был смех. Совсем не веселый. Клер непонимающе нахмурилась.

– Боже, какая прелесть, – Денских смахнула слезы с ресниц. – Ну что ж, почему бы не помечтать? Есть в этом что-то романтическое, согласна.

– О чем ты, Настя?

Голос сел, так страшно и больно было мне видеть и слышать эту новую Настю. Откуда в ней столько … злой иронии?

– Прости, я, возможно и не права, – улыбнулась мне она, – тебе больше не нужно согласовывать прогулки с князем?

Из легких будто вышибли воздух. Жестоко, но замечание это не лишено смысла. Значит, Денских всё же читала мои письма, пусть и не отвечала на них.

– А мы ему не скажем! – весело рассмеялась я. – Князя нет в городе. Прошу прощения, меня зовут, кажется.

Я глазами показала на толпу детишек, весело машущих родителям с деревянной качели. Кивнула и успела сделать несколько шагов, мимоходом отмечая, что не вижу, куда иду.