Ольга Макарова - Мартовские истории

Она думала, что после той волшебной беззвездной ночи на пустынном пляже залива они будут вместе, но Мика решил иначе: «Близнецы могут уйти из группы, если узнают о нас. Не будем ничего менять пока. Сначала заработаем себе имя. Скажешь им после фестиваля, и пусть уходят, я найду музыкантов в Финляндии. Мы больше не вернемся сюда». Злата повиновалась, но старалась под разными предлогами избегать личного общения с Сашей-Пашей. Однажды ей не повезло: она забыла свои ноты в репетиционной. Все уже ушли, один ударник сидел за установкой, и, казалось, был полностью поглощен ритмом. Она тихо взяла тетрадь и хотела также незаметно уйти, но Саша вдруг прекратил играть и окликнул ее.

– Слушай, Дина уехала из-за меня?

– Что? Что за бред? Причем здесь ты?

– Ну вы же были подругами, а теперь она ушла, а ты избегаешь меня. Скажи, Мика знает про нас с ней? Он такой странный, злится постоянно, так что не поймешь из-за Дины или из-за чего другого. А Дина не сказала, куда уехала?

– В Антарктиду, – съязвила Злата. Она начала понимать причину его понурого настроения. – Так это ты приходил тогда к нам в гости!? – то ли вопрос, то ли злое утверждение.

– Ты разве не знала? – Саша был искренне удивлен. –Я, вообще-то, к тебе приходил, но тут Дина… В общем, так вышло. А она ничего мне не передавала?

– Привет! – ехидно отрезала она и вышла из комнаты, сильно хлопнув дверью.

Скоро Злату ждал еще один сюрприз – в вестибюле общежития ее остановил невысокий мужчина лет пятидесяти с кудрявой седой шевелюрой в сером полосатом костюме и рубашке в мелкую черно-желтую клетку.

– Здравствуйте, Вы, ведь, Войцеховская Злата? – он смотрел на нее снизу вверх.

– Да, а Вы?

– А я папа Дины, Сергей Борисович Малевич. Вы не очень торопитесь?

– Нет, не очень, – вообще-то она очень устала, и ей еще многое надо было обдумать, но Сергей Борисович выглядел так жалко.

– Тогда давайте присядем, – он показал рукой на одну из лавок, стоящих у входа…

Теперь уже он смотрел ей прямо в глаза, и взгляд этот был растерянным, словно, он не знал с чего начать: – Я Вас сразу узнал, – наконец заговорил он, – Мне Дина прислала снимок, – он достал из кармана пиджака знакомую фотокарточку, – Вот: «Две подруги Злата и Дина». А в жизни Вы красивее, чем на фотографии.

– Спасибо.

– Дело в том, что Дина на меня обижена, она считает, что я ее бросил, но это не так, я не мог жить с ее матерью, но дочку никогда не забывал. С недавнего времени я стал надеяться, что все у нас наладится. Дина прислала мне письмо, вложила фотографию, рассказала, что поет в группе и скоро будет знаменитой. Я был так рад, тут же написал ей, позвал в гости, сказал, что у нее есть брат, они почти ровесники, и он очень хочет с ней познакомиться, а моя жена Софья ничего не имеет против нашего общения, и радостно примет ее в нашем доме. Прошел месяц, но Дина так и не ответила мне. А вчера я, вдруг, получил от нее телеграмму, она пишет, что уезжает в Финляндию, и больше мы не увидимся. Она даже не хочет попрощаться, наверное, обида снова взыграла в ней, когда она узнала, что у меня есть сын. Ее можно понять, мальчик живет в семье, в любви и достатке, а она всю жизнь ютилась среди табора из многочисленных мужей и детей ее непутевой матери. Злата, я всю жизнь втайне от жены откладывал деньги для Дины. Вот, – он достал из кармана пиджака толстый конверт, и протянул его девушке, – Отдайте моей дочке, ей пригодится там, куда она собирается. Скажите Дине, что я ее люблю. Я знаю, Вы все передадите, Дина писала мне, что Вы добрая и честная девочка, я и сам теперь вижу. Попросите, пусть она черкнет мне пару строчек оттуда. До свидания, Злата. Спасибо Вам, – он с трудом поднялся, потер руками больные колени и, хромая, пошел к автобусной остановке.

Злата застыла, глядя ему вслед. Она знала, что Дина больше никогда не напишет своему отцу ни строчки – «оттуда» не пишут писем и не дают телеграмм. Слова Микаэля, как ядовитые иглы поднимались из глубины памяти и впивались в ее мысли, она с болью осознавала их истинное значение: «…Ее больше не будет с нами. От нее ничего не останется, даже воспоминания, даже голоса на пленке. А я еще напишу настоящие песни…». Теперь Злата знала цену «настоящим» песням, но она также знала: чтобы ни случилось, она никогда и никому не откроет Его тайну.

Микаэль был в доме один. И почему он так боялся одиночества? Оно, как сказочная страна, в которой ты правитель и которую ты можешь населить подвластными лишь тебе образами и мечтами. С наступлением осени мать и отчим уехали в город, а он остался здесь. В доме нет телефона, двери заперты накрепко, и никто не сможет вторгнуться сюда и помешать им. Он знал, что должен загладить свою вину перед Ней, но боялся снова встретиться с деянием своих рук. С того самого дня, как он нанес Ей эти раны, ему не хватало духу подойти к старому шкафу и достать оттуда черный чехол, где стыдливо прятала свое изувеченное тело его Каллио. Но сегодня он нашел в себе силы: взял ее на руки, бережно положил себе на колени и долго гладил ее и нежно перебирал струны, приговаривая: «Прости меня, Каллио. Прости меня, моя Айно*. Я все исправлю, и больше никогда и никто не встанет между нами». Каллио отозвалась ему жалобным звуком лопнувшей струны. Все произошло так быстро, острая боль прожгла руку, вены лопнули, красная кровь хлынула на острые колки, заструилась по длинному тяжелому грифу и оросила свежие сколы на черном лаковом теле. Каллио отомстила ему за предательство.

Павел очень любил свою маму. Ему еще не было девятнадцати, когда отец умер от инфаркта. Папа был деканом факультета архитектурного института, а мама работала там же преподавателем технического рисунка. Маме нравилась ее работа, но после смерти папы выяснилось, что зарплата тоже имеет значение. Маминой зарплаты на двоих не хватало. Павел решил бросить учебу в Университете и пойти на завод слесарем, но мама наложила категоричное вето на его решение: «Я буду голодать, но мой сын никогда не будет работать слесарем. Мой сын будет образованным человеком!». Они не голодали, Софья Павловна научилась шить модные платья и, приходя вечером с работы, до самой поздней ночи строчила на машинке. Двоюродная сестра Лола еще с университетских времен дружила с девочками из хороших семей. Повзрослевшим девочкам и их дочерям хотелось носить платья «не как у всех», был спрос, были средства, но с «предложением» было туговато. Лолита на себе демонстрировала работу сестры, и заказы на штучный товар сыпались градом, только успевай кроить и строчить. Софья Павловна научилась где-то доставать дефицитную ткань, и цена на ее изделия сразу же повысилась почти в два раза. Павел никогда бы не подумал, что портниха может зарабатывать больше, чем декан, но так и было. Они с мамой не зажили на широкую ногу, но два печальных слова – «не хватает» исчезли из их жизни, и мама стала часто ходить по ювелирным магазинам: она не верила сберегательным кассам, и предпочитала превращать свой труд в золотые изделия.