Маша Моран - В капкане у зверя

С детства Давид усвоил простую истину: люди ничего не должны о них знать.

В тот момент, когда он стоял над изувеченными подростками, вроде бы такими же, как и он сам, Давид ясно понял: он не допустит резни. И если для этого придется калечить глупых идиотов, то он согласен. Лучше отделаться малой кровью. Человек и волк, наконец, пришли к единству. Защищать.

С тех пор никто не смел назвать его слабаком. С ним перестали общаться. От каждого, кто оказывался рядом, разило страхом. Даже среди себе подобных он вызывал ужас. Но разве не этого они желали?! Сильного вожака, который мог постоять за себя, защитить свою стаю. Не сразу, но Давид понял, что так лучше. У него было столь необходимое одиночество, но теперь никто не смотрел на него с презрением.

И когда явился чужак, бросил вызов отцу и победил, Давид понял, что только он сможет отстоять стаю. Ему пришлось взять ответственность на себя. За будущее тех, кто когда-то считал его слабаком. Волки понимали силу, принимали ее, подчинялись ей. И Давид показал свою силу. Он еще никогда не чувствовал подобного слияния с волком. Это было не отдельное существо – это была часть его души, тела, разума. Они хотели одного и того же, действовали, как единое целое. Превращали гнев в мощь, злость – в скорость, отчаянье – в волю. Именно во время той схватки за власть, Давид наконец стал самим собой. После победы над чужаком его начали уважать. На него надеялись. Спрашивали его совета, интересовались его мнением. В конце концов все ему подчинились. Давид ухмыльнулся. Наверное радовались, что появился кто-то готовый взять на себя ответственность – ее просто переложили на его плечи. Но Давид был даже рад. Он управлял всем и всеми. Как кукловод, дергал за ниточки, получая все, что хотел. Но все равно не перестал любить одиночество.

Старый Крельск был особенным местом. Здесь зов древней крови ощущался особенно сильно. Здесь Давид чувствовал мощь – как будто не существовало никаких препятствий и преград, а он мог достичь всего, чего пожелает. Но в этот раз деревня встретила его напряженной тишиной. Прохладный вечерний воздух коснулся волос, кожи, и Давиду показалось, что он захлебывается соком голубики. Запах красок и извести окружил невидимой сетью. Проклятье! Она не могла быть здесь. Она не должна быть здесь! Невидимый сладковатый след ягод тянулся к логову вожака – высокому каменному дому, до сих пор цепляющемуся за жизнь. Давид не мог поверить, что Нейшина добралась и сюда. Она начинала его безумно раздражать. А волк почему-то восхищенно завыл. Зверь рвался бежать по следу, кружить у ног Анны, выпрашивая толику ее внимания. И какого хрена с ним происходит?! Стараясь взять верх над свихнувшимися инстинктами, он пошел к дому. Совсем осыпавшиеся каменные ступени, висящая на одной петле дверь, покачивающийся на ветру допотопный фонарь. Прошлое его диких предков жило именно здесь. Власть суеверий, страх перед неизвестным и сколько-нибудь отличающимся от привычного, древние обряды и ритуалы – старый Крельск был пропитан ими. Любое вторжение сюда воспринималось Давидом, как попытка осквернить и разрушить то, что было для его народа свято. Но и стае он не позволял ходить сюда – незачем тревожить мертвых и воскрешать память об ужасах, которые здесь творились. Раньше, и он, и его волк приходили в бешенство от одного упоминания о деревне. Но сейчас зверь предал его. Почему-то волку было важно, что Анна оказалась здесь. Волк хотел знать, нравится ли ей это место, чувствует ли она колдовство пропитанной кровью земли, слышит ли зов волчих обрядов. Давид понял, что еще немного, и он сойдет с ума. Его словно разрубили пополам. Одна часть его сущности, человеческая, жаждала выволочь Нейшину за ворота и поскорее забыть о ее существовании. Вторая, звериная, требовала немедленно бежать к ней, узнать ее вкус, запах, отыметь до потери сознания и назвать своей. Подавив готовое сорваться с языка ругательство, Давид поднялся на крыльцо. Если он не возьмет зверя под контроль, то окончательно свихнется. И неизвестно чем все это обернется. Аккуратно отворив сломанную дверь, он скользнул в прохладное нутро дома. По шершавым стенам ползли тени, во все стороны гулял душистый сквозняк. Опять вино из голубики? Здесь-то оно откуда?! Потянув носом воздух, Давид нечаянно впустил в себя аромат женщины. Это было самое невероятное, чем он когда-либо дышал. Вечером все ощущалось иначе – не так, как утром. Свежий холодный ветер нес запах без посторонних и чужеродных примесей – только Анна и больше никого. Давид вдруг понял, что если бы учуял сейчас рядом с ней еще и Артура, то разорвал бы в клочья обоих. Нет, он точно сходит с ума.

Не нарушая тишины, Давид шел по душистому следу. Он даже не удивился, когда понял, где находилась Нейшина – в комнате Восьми Лун. Никто – ни оборотни, ни люди – не могли долго находиться в подобных местах. Но Анна не то, что не чувствовала дискомфорта – она, похоже, собиралась надолго обосноваться в доме Ведающей тайны. Ее бабка не могла просидеть там и часа. Более сильные и выносливые сородичи Давида с трудом выдерживали сутки. Обитель Ведающей тайны обходили стороной. Давиду, как самому сильному волку в стае, удавалось сопротивляться воздействию древней магии чуть дольше остальных. Но даже он не мог долго вынести тягучего дурмана, которым дома мертвых шаманок опутывали своих пленников. Анна же… Анна прожила в доме месяц, если, конечно, не бегала по ночам в кровать Артура. И она зачем-то пришла сюда.

Давид замер в проеме. Подогнув ноги под себя, Анна сидела на старом деревянном стуле. Лопатки выступали наружу и казались сложенными за спиной крыльями. Судя по плавным движениям рук, она рисовала. Но не так, как в лесу, когда он случайно учуял ее. Теперь в ней чувствовалась какая-то мечтательность. Хрупкая, ничем не защищенная нежность. Волк внутри благоговейно замер, а человек вдруг понял, что не сможет ее выгнать. Просто не получится. Может потому что сидя здесь, она была на своем месте. Или из-за того, что ее аромат будоражил в нем неизведанные чувства. А может еще по тысяче разных причин, в которых Давид не желал разбираться. Он просто принял эту истину. Он сможет сделать с Анной сотню разных вещей, но не выгнать.

Словно ощутив его присутствие, она застыла. Напряженная спина окаменела, а в следующую секунду Анна обернулась. Сначала на ее лице отразилось удивление – как будто она не ожидала, что сюда кто-то явится. Но потом, когда она его узнала, глаза наполнились ненавистью. Ее взгляд почему-то опять метнулся к его ладоням. Что, к чертовой матери, она пытается найти на его руках?! Словно подслушав его мысли, Нейшина снова посмотрела на него. На лице читались одновременно разочарование и облегчение. Горло завибрировало от тихого рыка, рвущегося наружу. Они продолжали молча смотреть друг на друга. Краем глаза Давид заметил пыльную бутылку из черного стекла. Конечно… Вино из чертовой голубики. Даже сквозь закупоренную пробку до него долетал запах. На старом исцарапанном комоде, который Анна приспособила под стол были разбросаны мелки, карандаши, тюбики с красками и даже палитра. В глубокой глиняной тарелке лежали грязные кисточки.