Мэри Дэвидсон - Бессмертная и незамужняя

Издав нечленораздельный звук, я вытолкнула изо рта чужой язык и отпихнула наглеца – совсем легонько, однако он перелетел через скамью и с грохотом рухнул под кафедрой проповедника. Как ни странно, но улыбка не сошла с его физиономии. Так же, как не исчезла и эрекция – штаны у него были натянуты, точно купол цирка шапито.

Приподняв голову, мужчина просипел:

– Детка, повтори это еще разок.

– Да ты… Проспись лучше! – огрызнулась я.

К моему удивлению, он тотчас же запрокинул голову и громко захрапел. Похоже, этот перец и в самом деле был пьян. И как я сразу не учуяла?

Присмотревшись повнимательнее, я обругала себя – ну конечно же, это уборщик! В просторных светло-коричневых штанах и в футболке с названием клининговой компании и слоганом: «Когда появляемся мы, беспорядок исчезает!» В столь взвинченном состоянии я вцепилась в первого, кого увидела, зайдя в церковь. В ответ уборщик вцепился в меня – вполне справедливо.

По правде говоря, меня удивил тот факт, что я смогла беспрепятственно зайти в храм, не вспыхнув ярким пламенем еще на входе. При жизни я не была такой уж доброй прихожанкой, хотя в детстве ходила в церковь довольно часто. Правда, в основном затем, чтобы лишнюю пару часов не видеть свою злую мачеху. Кроме того, детей там угощали виноградным соком. Однако с тех пор как я покинула отчий дом, в церкви я бывала лишь изредка, на праздники. В общем, я была пасхально-рождественская христианка.

Теперь же я мертвая христианка. Как ни странно, но я смогла проникнуть в святилище, и при этом со мной почему-то ничего не произошло – не охватило пламенем, не разорвало в клочья. Входная дверь открылась довольно легко, а сама церковь оказалась похожей на все остальные – от сводов и стен веяло торжественной суровостью, и в то же время здесь было вполне уютно, как в доме строгого, но любящего дедушки.

Я осторожно присела на скамью, ожидая, что мне тут же обожжет задницу – ничего не произошло. Прикоснулась к лежащей передо мной Библии – тоже никакого эффекта. Потерла книгой по лицу – ничего.

Черт! Ну что ж, значит, я теперь вампирша… Как это ни ужасно, но я начала привыкать к своему новому статусу. Хотя все-таки непонятно, почему на меня не действуют вампирские законы. Ведь я уже давно должна бы корчиться, объятая пламенем, вместо того чтобы беспокойно ерзать на скамье, ожидая, когда Господь низвергнет меня в ад.

Я взглянула на часы, висевшие на дальней стене: пятый час, скоро должно взойти солнце. Быть может, первым утренним лучам удастся меня прикончить?

Тяжко вздохнув, я откинулась на спинку скамьи.

– Господи, – заскулила я, – ну что происходит? Конечно, я редко ходила в церковь, но разве можно этим заслужить подобную участь? Я всегда вела себя хорошо, была добра к детям и беззащитным животным. Я даже участвовала в благотворительных акциях во имя Христа – разливала суп в столовой для неимущих! Да, я не равнодушна к хорошим вещам, но это можно понять. Не думаю, что такой уж большой грех – слабость к дорогой обуви. Во-первых, она долго носится, а во-вторых… это так приятно – обладать тем, чего нет у других. Разве я не права? Если даже Гитлер не был вампиром, то почему это случилось со мной?

– Дитя мое…

Вскрикнув, я вскочила со скамьи и едва не упала, обо что-то запнувшись.

В следующее мгновение моих ноздрей достиг запах накрахмаленного хлопка и лосьона «после бритья». Обернувшись, я увидела шагающего по проходу священника. Это был мужчина лет сорока – с тонзурой, как у монаха, окаймленной по бокам и сзади белокурыми волосами. Его облачение составляли черные брюки и такая же черная рубашка с короткими рукавами, у самого ворота пришпилен маленький крестик. Щеки – розовые от недавнего бритья, героический римский нос украшают очки с толстыми линзами, на пальце поблескивает обручальное кольцо. Его вес не совсем соответствовал росту – килограммов десять явно лишние. Но зато он, наверное, умел крепко обниматься.

– Как вы меня напугали, – произнесла я с укором. – Я уж подумала, что со мной заговорил сам Бог.

– Нет, дитя мое, это всего лишь я. – Священник быстрым взглядом окинул представшую перед ним сцену: работник клининговой компании, который храпел, развалившись на полу, и застывшая у скамьи мертвая девица, всем своим видом напоминающая запеченное собачье дерьмо. – Сегодня ведь понедельник? – с улыбкой уточнил он.

Вскоре мы уже сидели в небольшой комнатке, и священник, заварив кофе, терпеливо выслушивал мою исповедь.

После событий этой ночи вполне обычное кресло показалось мне невероятно удобным. Я выпила целых три чашки с обилием сливок и сахара (теперь ведь не нужно беспокоиться о талии) и в заключение своей истории сказала:

– И вот я пришла сюда, но ни двери, ни Библия, ни что-либо другое не причинили мне никакого вреда. – О том, что уборщик хотел трахнуть меня прямо у алтаря, я упоминать не стала (к чему подводить парня?) и, чуть помолчав, попросила: – Дайте мне какое-нибудь распятие.

Священник отцепил от воротника свой серебряный крестик и передал мне. Я крепко зажала его в ладони, напряглась в ожидании, но… ничего не случилось. Я потрясла миниатюрное распятие – может, там что-то не контачит? – по-прежнему ничего не происходило.

Я протянула крестик обратно.

– Спасибо… Почему-то не получается.

– Если хотите, оставьте его себе.

– Нет-нет, не надо.

– Да нет, оставьте… Мне хочется, чтобы он остался у вас.

На щеках священника заиграл румянец, и когда я взяла его ладонь, положила на нее крестик и загнула ему пальцы, их цвет стал еще более насыщенным.

– Спасибо, но он принадлежит исключительно вам. Не следует отдавать его какой-то незнакомке.

– Не какой-то, а прекрасной незнакомке… Изумительной, бесподобной женщине!

– Что?..

Ну надо же – сначала уборщик, а теперь еще и священник! И охота им клеиться к мертвой дамочке?

Словно в ответ на мою мысль он несколько раз моргнул и медленно помотал головой.

– Извините… Даже не знаю, что на меня нашло. – Он рассеянно дотронулся до своего обручального кольца, и это, похоже, дало ему силы вновь посмотреть мне в глаза. – Пожалуйста, продолжайте.

– Да больше, собственно, и сказать-то нечего, – пожала я плечами. – Я в полной растерянности и даже не представляю, что делать дальше. Возможно, вы считаете меня просто свихнувшейся, и я вас прекрасно понимаю. Но не могли бы вы хотя бы на минуту притвориться, что верите мне, и дать какой-то совет?

– Да нет, я вижу, что вы в здравом уме, и совсем не похоже, что вы лжете, – сказал священник. В его речи слышался едва уловимый южный акцент, и это вдруг навеяло мне мысли об овсянке и магнолиях. – Совершенно очевидно, что вам пришлось пережить ужасные вещи, и поэтому просто необходимо с кем-то поговорить. И еще вам нужно отдохнуть.