Нора Робертс - Обманутое время

— Хорошо. — Она отодвинулась, собираясь встать, но он схватил ее за бедра и удержал.

— Сначала главное, — прошептал он, снова отправляя ее на вершину блаженства…

Наконец Либби натянула халат. Интересно, способна ли она сейчас справиться с самой простой задачей — например, положить кусок мяса между двумя кусками хлеба? Кэл выпил ее досуха, наполнив новым содержанием, умело смешивая коктейль возбуждения и покоя.

Он включил прикроватную лампочку и встал, не стыдясь своей наготы.

— А может, к сандвичу у тебя найдется и что-нибудь сладкое?

— Может быть. — Либби не могла отвести от него глаз. Наконец она завязала пояс халата. Пальцы едва справились. Кэл направился к двери. Либби вскинула голову. — Ты спустишься вниз в таком виде?

— В каком?

— Без всего… Надень что-нибудь!

Он положил руку на дверной косяк и улыбнулся во весь рот. До чего приятно смотреть, как она краснеет!

— А что? Ты меня всякого видела.

— Дело не в этом.

— А в чем?

Либби усмехнулась и жестом показала на груду одежды:

— Надень что-нибудь.

— Ладно, надену свитер.

— Очень смешно, Хорнблауэр!

— А ты, оказывается, застенчивая. — В его глазах блеснул огонек — теперь Либби отлично понимала его смысл. Едва он сделал шаг по направлению к ней, она схватила джинсы и швырнула в него.

— Если хочешь, чтобы я приготовила еду, придется тебе прикрыться…

Не переставая ухмыляться, Кэл влез в джинсы. Ладно, он наденет их, раз она хочет. Но сама же и снимет. Живо представляя, как это произойдет, он пошел за ней вниз.

— Налей-ка чайник, — предложила она, открывая холодильник.

— Что сделать?

— Налей воду. — Либби вздохнула. — Обыкновенную воду из-под крана. Потом поставь чайник на плиту и поверни ручку, вот так. — Тем временем она успела достать из холодильника банку ветчины, сыр и тепличный помидор. — Горчицу будешь?

— Что? — Кэл разглядывал плиту. — Да, конечно.

Наблюдая, как медленно краснеет нагревательная спираль, он решил, что в двадцатом веке людям требовалась огромная выдержка. Но в прошлом, оказывается, были и хорошие стороны. Например, еда, которой угощает его Либби, заметно отличается в лучшую сторону от сухих пайков и пресервов, к которым он привык. И потом, здесь отличные жилища. Хотя ему всегда нравился дом, в котором он родился и вырос, да и личный отсек на звездолете он постарался сделать уютным, ему приятно было ступать босыми ногами по настоящим деревянным половицам, вдыхать аромат дерева, когда Либби растапливала камин в гостиной.

Но главное — в двадцатом веке есть сама Либби. Хорошо это или плохо? Либби светлая, другой такой нет… В ней соединяется все, что он хочет от женщины…

Он ахнул, обжегшись о конфорку, и поспешно отскочил от плиты.

— В чем дело? — спросила Либби.

Кэл молча уставился на нее.

— Ни в чем, — медленно произнес он, неприятно удивленный новым ощущением. — Я палец обжег.

— Не балуйся с плитой, — ласково пожурила его Либби и продолжила резать хлеб и ветчину.

Неужели это все, что он хочет от женщины? По-видимому, он никогда и не знал, чего хочет от женщины, и еще не скоро разберется в себе. Он еще ничего не решил… Или решил?

Кэл испугался, поняв, что все решил еще раньше, едва открыл глаза и увидел, как она дремлет у камина. Смешно, нелепо! Ведь тогда он даже не знал ее.

Зато знает теперь.

Он не имеет права любить ее.

Либби привычным жестом отбросила назад непослушную прядь волос, и внутри у него все сжалось. Влечение, каким бы сильным оно ни было, — еще куда ни шло. Но возможно ли, чтобы он полюбил? Ему хорошо, когда он с ней рядом, когда они разговаривают, смеются, молчат, занимаются любовью. Ему нравится заботиться о ней, он считает ее обворожительной, но… о любви не может быть и речи.

Слишком разный смысл вкладывают в понятие «любовь» в его время и сейчас. Любовь подразумевает общий дом, семью, детей. И долгие годы счастливой совместной жизни. Для них с Либби такое исключено.

Закипел чайник, и Кэл словно вынырнул на поверхность. Он глубоко вздохнул. Наверняка все гораздо проще, и он просто преувеличивает. Либби уникальна, спора нет, для него она навсегда останется неповторимой, одной-единственной. Дни, которые он провел с ней, останутся самым драгоценным для него воспоминанием. И все же нельзя забывать — ради себя и ради нее, — что его жизнь началась через двести лет после того, как Либби перестала существовать.

— Что-то случилось? Обернувшись, он увидел, что она держит в руках две тарелки. Голова чуть склонена набок, как всегда, когда она чем-то озадачена.

— Нет. — Он улыбнулся и взял у нее тарелки. — Так, думал о разном.

— Ешь, Хорнблауэр! — Она похлопала его по щеке. — И тебе сразу полегчает.

Ему хотелось верить, что все действительно просто, поэтому он сел и принялся за еду, а Либби стала разливать чай.

Она думала: все кажется естественным. Они вместе пьют чай с бутербродами посреди ночи; сидят вдвоем на уютной кухне, а вдалеке в лесу ухает сова, и дом заливает лунный свет. Неловкость, которую она — сдуру, как она теперь понимала, — ощутила перед тем, как надеть халат, совсем прошла.

— Тебе лучше? — спросила она, когда Кэл расправился с половиной своего сандвича.

— Да. — Тревога, которая так внезапно накрыла его, развеялась, как облачко. Он вытянул ноги под столом и дотронулся босыми пальцами до ее лодыжки. Стало спокойно и хорошо — как после долгого сна в дождливый день. Либби, сонная, взъерошенная, в толстом махровом халате, показалась ему уютно-домашней. — Как вышло, — тихо спросил он, — что я у тебя первый?

Либби поперхнулась; пришлось выпить с полчашки чая, прежде чем она смогла ответить.

— Я не… — Она откашлялась и плотнее запахнулась в халат. — Я не знаю, как тебе ответить.

— По-твоему, это странный вопрос? — Кэл улыбнулся и, подавшись к ней, погладил ее по волосам. — Ты такая чувственная, такая красивая. Должно быть, тебя хотели многие мужчины.

— Нет… то есть я не знаю. Я не очень-то обращала на них внимание.

— Ты смутилась, когда я назвал тебя красивой?

— Нет. — И все же она покраснела. — Хотя… да, немножко. — Она взяла чашку обеими руками.

— Не может быть, чтобы я первый сказал тебе, какая ты красивая. И горячая. — Он погладил ее пальцы.

— Может. — Либби глубоко вздохнула. — У меня… не очень-то большой опыт общения с мужчинами. Сначала я училась. — Кэл принялся целовать ее пальцы. Ее дыхание участилось. — Потом работала.

Он выпустил ее руку, боясь, что ласки далеко его заведут.

— Но ты ведь изучаешь людей.

— Одно дело изучать, а другое — общаться самой. — Либби поняла, что возбуждается не только от прикосновений Кэла. Ему достаточно лишь смотреть на нее так, как он смотрит сейчас. — Я не очень общительна…