Наталья Ткаченко - Принцесса. Пособие по выживанию (СИ)

— Слышала, — буркнула я.

— Поссорились?

— Разругались вдрызг.

— Адрей что-то сделал не так?

— Да! Он увидел Тана и подумал невесть что!

— Учитывая, в каком Танислав был виде, это нормально. И как раз Адрей сказал мне, где ты, и я не сразу понял, почему он так мрачен… Вообще-то, Слава, тебе нужно с ним поговорить.

— С кем? — буркнула я. — С Таном тебе самому надо поговорить. И ещё рассказать мне о хаклонгах!

— Адрей сказал?

— Да! А должен был ты!

— Извини, я думал, на тебя и так много всего навалилось, куда ещё это.

— Прощу, если поговоришь с Таном! И, пап… а хвост у меня не будет расти, ведь правда?

— Не будет, — усмехнулся отец. — Кровь хаклонгов слишком сильно разбавлена в тебе человеческой, так что вернуться к первоначальному облику ты уже даже при всём желании не сможешь. А насчёт разговора с Таниславом… Не уверен, что это хорошая мысль, по крайней мере, сейчас. Мы с его матерью расстались внешне спокойно, но на самом деле… Понимаешь, тогда шла война, с пленными не церемонились, независимо от пола и возраста, — папа вздохнул. — Я забрал её, просто чтобы никто не мучил, а она неожиданно влюбилась в меня и… — папа замялся, ему, очевидно, было неловко рассказывать дочери о таком, но я не собиралась давать ему поблажку, и он продолжил: — Она была невероятно красива — Тан в неё пошёл — вот я и не устоял. Потом я отправил её к родным, и о сыне она мне ничего не сообщила, уж не знаю, почему. А теперь уже поздно пытаться что-то наладить, её семья наверняка настроила его против меня. Да и я… Столько лет прошло.

— Пап, — попросила я. — А ты всё же попытайся.

Папа посмотрел на меня:

— Лучше ты, Слава. Вы уже дружите, тебе будет легче.

Я только вздохнула.

— И тебе лучше пойти помириться с Адреем, — настоял папа. — Одно хорошо — благодаря вашей ссоре мне удалось найти с ним общий язык. Он, в сущности, неплохой парень, также по уши влюблённый в тебя, как и ты в него, — отец вздохнул. — Славка, переступи через свою гордость и иди помирись с ним.

— Нет! — рявкнула я и села сумрачно поглощать вареники. Они были невероятно вкусные, и к третьему я начала всхлипывать. Папа посмотрел-посмотрел на это, не вынес душераздирающего зрелища и ушёл на кухню. Я кинула вилку на стол и заревела в голос.

Я не проплакала и полминуты, как вдруг меня сзади обняли, и я ощутила извиняющийся поцелуй в волосы.

— Слава, милая, прости меня… не плачь, пожалуйста…

Я обернулась и зарылась залитым слезами лицом в его рубашку:

— Ненавижу тебя!

Рядом раздался папин голос:

— Перевожу: люблю тебя до безумия, но ты же, мерзавец, ещё два часа назад должен был попросить прощения! От себя добавлю: даже если ты не виноват.

Я метнула на папу страшный взгляд. Он усмехнулся и снова ушёл на кухню.

— Слава, милая, прости меня, я услышал, как ты говоришь, что любишь его, и чуть с ума не сошёл! Я же не знал, что ты говорила с ним, как с братом. Твой отец объяснил мне, но тогда, — Адрей покачал головой: — Мне просто невыносима мысль, что когда-нибудь ты уйдёшь от меня, и я…

— Да никогда я от тебя не уйду, — обиделась я. — Я с тобой навсегда! Я люблю тебя больше всего на свете! Ох, какой же ты глупый!

— Просто идиот, — согласился Андрей, прижимая меня к себе. — Но я тебя так люблю, как никто и никогда любить не сможет!

— Глупый, — повторила я. — Но вареники у тебя — просто объедение!

Андрей засмеялся довольно:

— Кушай, милая, кушай, давай, я вытру тебе слёзы…

— Только спать ты всё равно будешь в другой комнате!

— Это будет мне наукой, — серьёзно сказал Андрей.

А потом улыбнулся.

Я проснулась как от толчка и даже подскочила в постели. И сразу поняла: что-то случилось. Что-то ужасное с кем-то дорогим. Уверенность была такой абсолютной, что мои мысли сразу метнулись к Адрею, но с ним было всё в порядке, я почувствовала. Как и с Ладом, Алилой… Что-то подсказывало: ищешь не там! Я переключилась на папу, маму и брательников, даже для Лариски место нашлось, правда, в виде приложения к Олежке. Но и там всё было тихо. А я ведь понимала каким-то шестидесятым чувством, что медлить нельзя, что-то нехорошее происходит!

И вдруг шестьдесят первое чувство подсказало: "Танислав". Но ему же ничего не угрожает! Чувство № 61 продолжало настаивать: "Тем не менее, это он". Я засомневалась, но назойливое чувство строго поинтересовалось: "Ты тут ещё долго рассиживаться будешь?!"

Я вняла голосу рассудка и откинула одеяло. Но тут же вспомнила, что Тан о-очень далеко! Я уже было дёрнулась бежать к Адрею, но тут мне пришла на ум цитата из "Руководства": "Самостоятельное перемещение в пространстве на длительные дистанции — 8 месяцев и полуобморочное состояние". И чтоб я, на одну восьмую хаклонг-долгожитель, да не сумела наплевать на это самое гипотетическое состояние и не прорвалась чрез миры и пространства к безответственному, но такому замечательному старшему брату?! В приливе энтузиазма я подобрала коленки, зажмурилась и отчаянно пожелала оказаться поближе к Тану… и грохнулась на пол.

Я кратко выбранила себя за недоразвитую координацию движений, поднялась на четвереньки и обнаружила, что больше не нахожусь на даче. Я оказалась в какой-то полутёмной комнате — освещалась только кровать под балдахином. Возле неё стояла женщина, она обернулась в мою сторону, очевидно, на звук.

— Сения? — удивилась я, всё ещё не веря в свои возможности.

— Ты! — шёпотом взвыла она, подскочила ко мне, схватила и дёрнула вверх, так что я подскочила над полом. — Ты! Маленькая мерзавка! Ты ещё явилась сюда!

— Ты чего? — обалдела я.

— Из-за тебя Тан умирает! — она оттолкнула меня. — Ну почему ты его прогнала! Тебе сложно было потерпеть его рядом? Да, он не в себе, но так влюблён в тебя!

— Стой! — подскочила я. — Я ничего не понимаю! Что с Таном?!

Сения кивнула на кровать.

— Он принял яд. Вытащил из папиных запасов самый смертоносный, — она заплакала, слёзы мгновенно сделали её лицо мокрым и жутко блестящим в тусклом свете лампы. Секунду я смотрела на неё, потом одним прыжком преодолела расстояние до кровати, взлетела на неё…

Тан был страшного зелёного цвета. Но всё равно оставался безумно красивым. И это из-за моей глупости — любимая девушка мало того, что оказалась сестрой, так ещё сначала пообещала не бросать его, а потом прогнала!

И сейчас он, кажется, собирается уйти навсегда.

— Тан, — тихо позвала я. Наклонилась над ним и снова позвала: — Тан…

Он даже не открыл глаз. И тогда я закричала, заколотила кулаками по подушкам и по его груди:

— Тан! Не смей! Слышишь! Не смей умирать! Пожалуйста, пожалуйста! Как ты мог поверить, что я тебя действительно прогоняю, ты мне очень дорог, я говорила глупости, ну пожалуйста, не умирай, нет, ну пожалуйста! Тан! Меня бросаешь с твоей смертью на совести, да?! — попыталась я наехать, чтобы хоть как-то привести его в чувство, но тут же сникла, чувствуя, как слезинки скатываются из уголков глаз: — Та-аан… ну не умирай, пожалуйста…