Дж. Уорд - Пробужденный любовник

— Мне нужно поговорить с тобой.

Казалось, он не знал, что на это ответить.

— Так что ты делаешь? — Спросила она, указав на листы бумаги, лежавшие на столе. Это тоже не имело к ней ни малейшего отношения, но она опять начала тянуть время. Неуверенная. Растерянная.

— Я учусь читать.

Ее глаза распахнулись.

— О… Уау. Ну и как успехи?

— Хорошо. Медленно. Но я работаю над этим. — Он перевел взгляд на бумагу. — Мэри терпелива со мной.

Тишина. Долгая тишина. Боже, теперь, стоя напротив него, она просто не могла подобрать нужных слов.

— Я был в Чарльстоне, — сказал он.

— Что?

Он приезжал, чтобы встретиться с ней?

— Потребовалось немало времени, чтобы найти тебя. Но я нашел. Я отправился туда в первую же ночь после того, как меня выписал Хэйверс.

— Я не знала.

— Я и не хотел, чтобы ты знала.

— О. — Она глубоко вздохнула, чувствую боль, проникавшую в каждую клеточку ее тела. «Время прыгать с обрыва», — подумала она.

— Послушай, Зейдист, я пришла, чтобы сказать…

— Я не хотел видеться с тобой, пока не закончу.

Когда его желтые глаза возвратились к ней, что-то в воздухе между ними изменилось.

— С чем? — Прошептала она.

Он снова посмотрел вниз — на карандаш, который сжимал в руке.

— С собой.

Она покачала головой.

— Прости. Я не понимаю…

— Я хотел отдать тебе это. — Он вытащил из кармана ее ожерелье. — Я хотел отдать тебе это той ночью, но потом подумал… Ну, в общем, я носил его до тех, пока мог застегнуть. Теперь оно просто у меня в кармане.

Дыхание Бэллы покинула легкие с последним выдохом, теперь они были пусты. Тем временем он потер затылок, бицепс, грудь, ставшую такой широкой, что швы футболки, казалось, находились под постоянной угрозой.

— Ожерелье было хорошим предлогом, — прошептал он.

— Для чего?

— Я подумал, что я могу объявиться в Чарльстоне, у тебя на пороге, отдать это… и, может, ты бы впустила меня. Или что-то в этом роде. Я беспокоился, что за тобой начнет ухаживать другой мужчина, поэтому пытался делать все так быстро, как мог. Я подумал, что, если я научусь читать, буду лучше о себе заботиться и попытаюсь перестать быть таким гребаным сукиным сыном… — Он покачал головой. — Не пойми меня неправильно. Я не ждал, что ты будешь счастлива меня видеть. Я просто… ну, знаешь… надеялся. Чашка кофе. Чай. Короткий разговор. Ну, какая-нибудь такая хрень. Может, мы бы стали друзьями. Если, конечно, у тебя бы не было мужчины, который возражал бы. Так что, да, именно поэтому я и торопился.

Его желтые глаза поднялись к ней. Он быстро моргал, словно боялся того, что могло появиться на ее лице.

— Друзьями? — Повторила она.

— Да… В смысле, я бы не унизил тебя просьбой о большем. Я знаю, что ты сожалеешь… Просто, я не мог отпустить тебя без… Да, так что… Друзьями.

Боже… правый. Он приходил к ней. С намерением вернуться.

Черт, это выходило за рамки всех сценариев, которые она представляла себе, всех разговоров, которые мысленно вела с ним.

— Я… О чем ты говоришь, Зейдист? — Запинаясь, переспросила она, хотя и слышала каждое слово.

Он снова глянул на карандаш в своей руке и отвернулся к столу. Перевернул спиральную тетрадь на чистый лист, наклонился и какое-то время трудился над ним. Потом вырвал.

Его рука дрожала, когда он протянул лист ей.

— Не очень разборчиво.

Бэлла взяла кусочек бумаги. На нем по-детски неровным почерком были написаны три слова: «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ».

Она сжала губы, чтобы не расплакаться, когда слезы начали жечь глаза. Слова, написанные его рукой, стали расплываться, а потом и вовсе исчезли.

— Наверное, тебе сложно разобрать? — Сказал он слабым голосом. — Тогда я могу прочитать вслух.

Она покачала головой.

— Я могу это прочитать. Это… прекрасно.

— Я не жду чего-то в ответ. В смысле… Я знаю, что ты… больше этого не чувствуешь ко мне. Но я хотел, чтобы ты знала. Нужно было, чтобы ты знала. И если есть хоть какой-то шанс, что мы будем вместе… Я не могу оставить работу в Братстве. Но я могу пообещать, что буду куда более осторожным… — Нахмурившись, он замолчал. — Черт. О чем я? Я дал себе слово, что не буду ставить тебя в это положение…

Она прижала бумажку к сердцу и бросилась к нему, так сильно ударившись в его грудь, что он отступил под напором назад. Когда его руки нерешительно сомкнулись на ее талии, словно он точно не знал, что именно она делает и почему, Бэлла зарыдала в открытую.

Готовясь к этому разговору, она не рассматривала только один вариант событий — тот, что включал в себя их совместное будущее.

Когда он приподнял ее подбородок и посмотрел в лицо, она попыталась улыбнуться, но не смогла сделать этого из-за тяжелой и радостной надежды, которая переполняла сердце.

— Я не хотел, чтобы ты плакала…

— О, Боже… Зейдист, я люблю тебя.

Его глаза распахнулись так широко, что брови фактически достигли линии волос.

— Что?

— Я люблю тебя.

— Скажи еще раз.

— Я люблю тебя.

— Еще… пожалуйста, — прошептал он. — Мне нужно услышать это еще раз.

— Я люблю тебя…

В ответ он начал молиться Деве-Летописице на Древнем Языке.

Сжимая Бэллу в объятьях, зарывшись лицом в ее волосы, он благодарил божество с таким пылом и красноречием, что она снова зарыдала.

Когда шепот последней хвалы стих, он перешел на английский:

— Я был мертв, пока ты не нашла меня. Я дышал, но не жил. Я видел, но был слеп. Но пришла ты… и пробудила меня.

Она прикоснулась к его лицу. Медленным движением он сократил расстояние между их губами, подарив ей нежный поцелуй.

«Как ласково», — подумала она. Он был сильным, мощным… и таким ласковым с ней.

Но потом он отпрянул.

— Но, постой, почему ты здесь? В смысле, я рад…

— У меня будет малыш.

Он нахмурился. Открыл рот. Закрыл. Потряс головой.

— Извини… Что ты сказала?

— Я ношу малыша. — На этот раз ответа не последовало вообще. — Ты станешь отцом. — По-прежнему ничего. — Я беременна.

Так, у нее закончились вариации на тему предстоящих родов. Боже… А что, если он не хочет этого?

Зейдист начал покачиваться, кровь отлила от его лица.

— Ты носишь моего ребенка?

— Да, я…

Внезапно он с силой схватил ее за руку.

— С тобой все в порядке? Хэйверс сказал, что с тобой все в порядке?

— Пока да. Я слишком молода, но это может стать преимуществом во время родов. Хэйверс сказал, что с ребенком все хорошо, и моя свобода действий никак не ограничена… ну, разве что, мне нельзя будет дематериализоваться после шестого месяца. И, э-э-э… — Она покраснела. Она конкретно покраснела. — И мне нельзя будет заниматься сексом или кормить после четырнадцатого и до самого рождения. То есть, где-то до восемнадцатого.

Когда врач давал ей эти предостережения, она решила, что ей не придется волноваться об этом. Но сейчас…