Светлана Дениженко - Счастье в подарок

Утонченная, милая, изящная — чистая и невинная, так не похожа она на всех женщин, что окружали его с детства — притворщиц и лицемерок. Будь то служанка — Аннет, с которой он стал мужчиной, будь то его сестры и даже мать, святая женщина, даже она умела лукавить.

Госпожу де Шнур граф не видел уже больше недели. Но каждый раз, закрывая пусть хоть на время глаза — ему являлся её облик. Бюсси мысленно разговаривал с ней, успокаивал, ободрял…

— Черт возьми! Катрин, что вы делаете со мной?! — граф с силой сжал кубок с вином (работы венецианских мастеров), и он осыпался осколками на ковре, а вино — словно кровь, оросило его светлый домашний халат.

— Господин Бюсси…

— Ну, кто там еще! — взревел д'Амбуаз, подскакивая с кресла и хватаясь за шпагу.

— Это всего лишь я, Реми, сударь.

— А..это ты, — Бюсси вновь сел в кресло. Лекарь подошел и встал рядом, укоризненно посмотрел на осколки.

— Сударь, вам давно пора в постель. Утро вечера мудренее.

— Мне? В постель? Да кто ты такой, черт возьми, чтобы указывать мне — принцу, что и когда делать!

— Я все лишь ваш лекарь, сударь и надеюсь, хоть немного — друг.

— Прости меня, Реми! Прости! Сам не пониманию, что на меня нашло… — граф глубоко вздохнул и прикрыл глаза, — Клянусь честью, Реми! Она околдовала меня. Я граф, сеньор д'Амбуаз страдаю из-за какой-то рыбачки!

— Тише, тише сударь, вы же не хотите, чтобы ваши слова услышали за пределами этих стен. Не думаю, что госпожа Катрин — колдунья, скорее вы просто влюблены.

— Я? Я влюблен? Не смеши меня, мой друг! Не родилось еще ни одной женщины на свете, которая смогла бы снискать мою любовь. Они все — глупые раскрашенные куклы, не способные к настоящим глубоким чувствам. Все! Без исключения! Я призираю их за тщеславие и любовь к деньгам. Да каждая из них ляжет в постель к любому, кто заплатит чуть больше или подарит красивое колечко.

— Возможно, каждая, но только не госпожа Катрин…

— Да что ты знаешь о ней? Что?

— Да. Мне известно немного, сударь. Но посудите сами, если бы госпожа Катрин была настолько легкомысленной и тщеславной, то с её красотой давно сияла бы при дворе. А вместо этого наша сударыня, прячется, переодевается в мужской костюм, рискует жизнью… Зачем, скажите мне, красотке, любительнице подарков и денег идти на такие жертвы?

— А ведь, верно! Она даже не захотела от меня принимать документы на дом. Хотя…, что если, только мои подарки остаются без её внимания?

— Не думаю, сударь, иначе госпожа де Шнур не была бы в таком бедствующем состоянии.

— Да, ты прав, друг мой.

— Вот видите, господин Бюсси. Не стоит искать подводных камней в прозрачном озере с песчаным дном.

— О, Боги! Я просто схожу с ума от ревности, Реми! Слышал бы ты, что говорит о ней герцог! Как она восхитительна, даже… слишком. Знаешь, Реми, когда я увидел её там, в траве, умирающей, я же подумал…, что это конец! Зачем жить, дышать, верить? Зачем?! Если её не будет рядом, пусть даже не со мной, а просто рядом — живой, смеющейся и плачущей, доброй и сердитой, любой — ничто не будет иметь смысл. Понимаешь?

— Да-да, сударь, конечно, понимаю, — зевнул Реми, усаживаясь рядом у камина, на полу, протягивая к огню озябшие руки.

Бюсси задумался вновь, а потом вдруг встрепенулся и с удивлением обратился к ле Одуэну:

— Реми?! А что ты здесь делаешь?

— О, сударь, да вы, похоже, приходите в себя. Вот вопрос, который я ожидал сегодня с самого начала, как увидел вас. Я погостил немного во владениях вашей сестры и счел данное времяпровождение слишком скучным. Госпожа Катрин — выздоровела и больше не нуждается во мне, вот я и вернулся к вам.

— Как она?

— Замечательно! Свежий провинциальный воздух пошел нашей госпоже только на пользу.

— Реми, она… говорила что-нибудь обо мне?

— Скорее нет, чем да… но я так часто ловил её тоскливый взгляд, направленный в сторону Парижа. Как думаете, о ком в тот момент были её мысли?

— ?

— Сударь, видимо вино не пошло вам на пользу. Конечно же, госпожа Катрин думала о вас и очень скучала.

— Ты думаешь?

— Уверен! — Реми достал из рукава камзола свернутый вчетверо лист, Бюсси буквально вырвал его из рук друга.

Быстро пробежав глазами письмо, граф улыбнулся.

— Теперь вы не сомневаетесь, сударь?

— Реми! Ты мой спаситель! Идём-ка спать, дружище! Спасть и видеть её во сне, мечтать о ней….

— О, мой господин, эта неизлечимая болезнь называется — Любовь. Женитесь и забудете о своих страданиях!

— Кхм…да, Реми, слова мудреца! Ну и как, по-твоему, я могу это сделать? Я граф, Клермон…, а она, — Бюсси махнул в сердцах рукой и тяжко вздохнул.

— Все в ваших руках, мой господин. Что мешает вам подарить госпоже Катрин небольшое графство?

— И где же я его возьму?

— Ну…, - протянул лекарь, закатывая глаза и показывая всем видом, что крайне разочарован вопросом графа, — вам ли не знать?

— Молчи Реми! Молчи! — граф сверкнул глазами,

вцепившись рукой в плечо лекаря, — Неужели ты, действительно, считаешь, что отнимать чужую жизнь — легко?

— Я только предложил…

— Хорошо, мой друг, — сказал Бюсси, успокоившись, — я подумаю над твоими словами, но только — утром. Идем спать!

— Мудрое решение, — и господа разошлись по комнатам. Но Бюсси так и не смог сомкнуть глаз до самого утра.

Пять суток в пути — были не из легких, учитывая то, что чувствовала я себя на период путешествия не очень хорошо.

Почти перед самым въездом в Шалон-сюр-Сон, наша повозка претерпела поломку. Чудом никто не пострадал, мы на тот момент неспешно поднимались на пригорок, как у кареты отлетело заднее колесо. Получилась вынужденная остановка.

Реми заботливо помог мне выйти и насладиться видами, открывшимися нашей небольшой компании. Река Сона синей лентой приветствовала нас. За спиной остался лес: дубы, клены, сосны, кое-где небольшие ели, но — ни одной березки…

Тоска по дому не отпускала меня все путешествие, а тут чуть не навернулись слезы. На ум пришла песня в исполнении Надежды Кадышевой:

"Край ты мой любимый, край обыкновенный,

Знаю, есть на свете лучшие места,

Только сердце все же выбирает этот,

Если вдруг приходит странная тоска.

Встану я на зорьке, выйду в сад зеленый,

Выйду и умоюсь утренней росой,

Обниму березку, поцелуюсь с кленом,

Песней разорву я птичий перезвон…"

Лучше и не скажешь. Я, будто бы шпион на чужой территории, пела про себя, боясь произнести вслух родные донельзя слова.

— Сударыня, можно ехать, — сказал Реми, и мне пришлось вернуться из ностальгии. Сейчас не лучшее время для переживаний такого рода. Я могла запросто расклеиться, поддавшись эмоциям, но понимала, что делать этого никак нельзя. Совсем.

Мы остановились возле высокого забора, за которым скрывался особняк госпожи де Клермон. Реми вышел из кареты и направился к дому в сопровождении моей свиты — четырех молчаливых господ. Которые за время всего путешествия обронили, казалось, не больше пары фраз.