Кейт Тирнан - Дитя эльфа

– Ты что, всегда следишь за мной?

– Ты не одна, – повторил он, криво усмехаясь. – Ты одна из нас, и мы защищаем своих. – Он убрал свою тарелку, затем сказал: – Я знаю, что Кьяран невероятно харизматичен. Он ― не обычная ведьма. Еще ребенком он показывал необыкновенные способности. Ему посчастливилось быть хорошо обученным с раннего возраста. Но это не только его силы. Он один из тех ведьм, которые, кажется, имеют врожденные способности связываться с другими, знать их очень хорошо, вызывать в них особые чувства. В человечестве эти люди, если они добрые, заканчивают как Мать Тереза или Ганди. Если они плохие, получается Сталин или Иван Грозный. В Викке получаются Фергус Светлый или Меривезер Добрый. Или, с другой стороны, Кьяран МакЭван.

Великолепно. Мой биологический отец был в Викке эквивалентом Гитлеру.

– Дело в том, – продолжил Хантер, – что все эти люди чрезвычайно харизматичны. Они просто должны влиять на других, делать так, чтобы другие следовали за ними, чтобы слушали их. Ты поставлена в тупик и, возможно, напугана чувствами к Кьярану. Это естественно иметь такие чувства. Вы связаны кровью; ты хочешь знать своего отца. Но из-за того, кто он и что он делает, тебе придется предать его. Это невероятная ситуация и именно из-за этих причин я не хотел, чтобы ты бралась за это задание.

Его мнение, то, что он думает, что я не смогу это выдержать, заставило меня захотеть настоять на том, что я смогу. Вот почему он, наверное, и сказал это.

– Это не совсем так, – сказала я. – Это кое-что другое. То есть, мне нравится, как он говорит о Вудбейнах. Все остальные ненавидят Вудбейнов. Мне надоело это. Такое облегчение быть вместе с теми, кто так не думает.

– Я знаю. Хотя я только наполовину Вудбейн, мне тоже иногда доставалось. – Хантер очистил стол и включил воду в раковине. – Есть много тех старых предубеждений у людей, которые просто ничего не понимают. Но такие ковены, как Эмирант, действительно, как будто отправляют нас в прошлое на несколько сотен лет. Эта группа из чистых Вудбейнов, которые оправдывают убийства и грабежи других ковенов просто потому, что они не Вудбейны. Один такой ковен может надолго уничтожить все доброе, сделанное другими.

Он говорил об ужасных вещах, которые сделал Кьяран, и от мысли обо всех тех людях, которых он убил, меня пробила дрожь. Мой отец был убийцей. Я была права боясь быть с ним наедине. В конце концов, Хантер не заставил меня чувствовать себя лучше ― но я не знала, была ли такой его цель. Он отвез меня обратно в школу, к моей машине, так же молча, как и вез меня в свой дом.

– Морган, – сказал он, когда я собралась выходить. Я посмотрела на него, на блеск его зеленых глаз в тусклом освещении от приборной панели. – Еще не поздно изменить свое решение. Никто не будет думать о тебе плохо.

Его беспокойство заставило мое сердце больно сжаться.

– Уже поздно, – сказала я мрачно, схватив свой рюкзак. – Я буду думать плохо о себе. И если ты будешь честным, то признаешься, что и ты тоже будешь.

Когда я вылезла с машины и направилась к Das Boot, он был безмолвен.

Брат Колин, ты бы с трудом сейчас узнал меня. С прошлой осени я потерял почти три стоуна (мера веса; 1 стоун = 6,34 кг). Я не могу ни есть, ни спать. Я пренебрегаю собой, я в растерянности. Бог решил, что я должен платить за свои грехи не только в огне ада, но и на земле.

Брат Синестус Тор, Колину, февраль 1771 года

Во вторник утром, когда я забралась в Das Boot, чтобы поехать в школу, я обнаружила на переднем сидении книгу. Я была абсолютно уверена, что вчера вечером запирала дверь. Только у меня одной был ключ. С предчувствием, я села на место водителя и взяла в руки книгу. Она была большой, с изодранным, поврежденным временем черным кожаным переплетом. На обложке золотыми, уже почти выцветшими, буквами было озаглавлено: «Исторический осмотр жизни клана Вудбейн».

Я покрутила книгу туда-сюда и пролистала крошащиеся страницы песочного цвета. Там не было никакой записки, ничего о том, от кого она и зачем ее прислали. На мгновение я закрыла глаза и положила правую руку на поверхность книги. Тысячи образов пронеслись у меня в голове: люди, которые держали книгу, продавали, крали, прятали, дрожали над ней, ставили ее на свои полки. Наиболее сильные образы, но все же не тяжелее трепетания бабочки, пришли от Кьярана. Я открыла глаза. Это он оставил мне эту книгу. Зачем? Что если книга заколдована и будет влиять на меня? Что это, бескорыстный подарок или коварная ловушка? Я понятие не имела.

В школе я присоединилась к Китику на ступеньках в подвал. Там была и Алиса, что было необычно, так что я решила для себя поприветствовать ее. Я не стала говорить о книге, которую я только что едва впихнула в свой рюкзак, и просто села, как раз в тот момент, когда Рейвин объявила, что они со Скай расстались.

– Знаете, у нас просто не получилось, – сказала она, лопая пузырь из жевательной резинки совершенно не в манере готов. – Она не могла принять меня такой, какая я есть. Она хотела, чтобы я была такой же скучной и серьезной, как она.

– Я сожалею, Рейвин, – сказала я, и я действительно сожалела. Рейвин казалась немного мягче, немного более счастливой, когда их со Скай отношения только начались. Теперь она казалась больше похожей на себя старую: холодная, расчетливая, безразличная. Я задумалась, было ли причиной их разрыва то, что я позвала в город Киллиана, или все разрушилось бы и само по себе, но решить для себя этого я не смогла.

– Да, ладно, не будем, – сказала она, пожимая плечами. – Я рада, что все закончилось. – Ее слова прозвучали почти искренне. Но когда я выпустила свои ведьмовские сенсоры, то я почувствовала удивительно много боли, грусти, запутанности.

Я ждала, что кто-то упомянет Киллиана или задаст Рейвин язвительный вопрос о нем, но, к моему облегчению, никто ничего не сказал. Я была сильно уверена, что Киллиан был вмешан в их разрыв, неважно, понимал ли он это или нет.

Когда раздался звонок, я потащила свой рюкзак в класс, чувствуя, как книга зовет меня, желая, чтобы я ее прочитала. На уроке английского у меня выдалась минутка, и я открыла ее под столом. Она была написана старомодным шрифтом, нигде не было ни даты издания, ни информации об издательстве. Шрифт было тяжело читать, из-за чего это тянулось долго. Но уже после первой страницы я попалась на крючок. Я была увлечена. Насколько я могла понять, это был дневник о жизни монаха еще в 1770-х годах. Он был послан в далекое селение, что бы принести язычникам Бога. Я едва могла оторвать глаза от страниц книги, удивляясь, все время, зачем Кьяран дал мне ее.

Весь урок мне удавалось читать незамеченной, и когда прозвенел звонок, я положила ее обратно в рюкзак и поплелась к мистеру Албану.