Дебора Боэм - Призрак улыбки

— Вы внук, — сказала она с интонацией, в которой не было ничего от вопроса.

— Оззи Троув, — представился я, протягивая ладонь и слишком поздно соображая, что она еще мокрая от моих всхлипываний. К счастью, экстравагантные перчатки цвета травы не дали ей возможности это заметить.

— Кассио Клайн, — ответила женщина и в первый раз улыбнулась.

Вместо того чтобы любоваться ее глазами — своеобразной смесью серого с зеленым, напоминавшими шалфей или щавель, — я повел себя с примитивной циничностью, которая так свойственна всем мужчинам, и, оценив ее как потенциальную партнершу в сексе, отметил прежде всего ноги и губы, а также фигуру, насколько это было возможно под многослойными, как у мумии, тряпками. Во всем, что соблазняет глаз, эта женщина лишь на одно деление возвышалась над средним уровнем и в отличие от Теаре отнюдь не блистала ошеломляющей красотой, но обладала чем-то, задевающим глубокие струны сердца. Змейкой изогнутая улыбка намекала на озорство, отзывчивость и смягченный юмором ум.

Мы посмеялись, когда оказалось, что ее зовут вовсе не Касси О'Клайн. Я узнал, что, благодаря любительскому увлечению родителей астрономией, полное ее имя — Кассиопея, но каждый, кто назовет ее так в глаза, рискует своим здоровьем и целостностью конечностей. Она рассказала, что, надеясь получить докторскую степень, работала в Мичигане над диссертацией, посвященной фольклорным мотивам и легендам о смерти в трудах трех авторов: моего деда, Лафкадио Хёрна и менее известной их коллеги — леди Сары Эджворт-Сугиока, англичанки, ставшей буддийской монахиней после того, как ее муж-японец, родовитый аристократ, покончил с собой, совершив харакири.

— Хотите верьте, хотите нет, но она умерла в тот день, когда я родилась, — сказала Кассио, и волнующий холодок пробежал у меня по жилам от этого двойного совпадения.

— А сейчас вы преподаете? — вежливо спросил я, хотя мысли шли совершенно вразброд.

— Нет, — с покаянной улыбкой сказала Кассио Клайн, — сейчас я частный детектив. Боюсь, в моей жизни не много логики.

Она разъяснила, что и с начала была не уверена, хочет ли заниматься наукой, но плохо понимала, что еще можно делать. Приехав по гранту в Токио, чтобы собирать дополнительные материалы для диссертации, она в результате сложных, не поддающихся разглашению обстоятельств смогла поспособствовать возвращению в дзэнский храм префектуры Сига некоторых украденных там произведений искусства, а потом помогла одной семье найти пропавшую дочь, которая, как оказалось, была похищена некой обитающей в горах и ждущей Судного дня сектой. В данный момент она работала над расследованием тайны исчезновения поп-звезды, которая словно растаяла в воздухе сразу после концерта в зале „Будокан“.

— Хотя растаять в токийском воздухе трудно, — язвительно уточнила Кассио, — уж слишком он плотный от смога.

Потом она рассказала, что заказы поступают быстрее, чем она может с ними справиться, и у нее уже мелькала мысль о компаньоне, лучше нее говорящем по-японски и имеющем навыки фотографирования, которых (как и времени, чтобы обзавестись ими) у нее нет. Похоже, она могла бы дать объявление: „ТРЕБУЕТСЯ ПОМОЩНИК, ПОДОЙДУТ ТОЛЬКО ОБЛАДАТЕЛИ ИМЕНИ ОЗЗИ ТРОУВ“.

— И все-таки какой стыд, что вы распрощались с наукой, — игриво заметил я. — Конечно, вы раскрываете преступления, спасаете жизни и возвращаете людям счастье, но скольких исследований и монографий не досчитается мир! — Произнося эти слова, я вдруг понял, что никогда уже не вернусь в Университет Южной Калифорнии, Лос-Анджелес, и что с данной минуты аббревиатура д. в. п. расшифровывается как „диссертация в помойке“. Волнение охватило меня, я вспомнил, что мой любимый герой Дешиел Хэммет тоже исполнил свой долг, служа в рядах скромных сыщиков.

— К черту все монографии, — с неожиданной страстью воскликнула Кассио Клайн, — и к черту моих родителей, если не понимают, что мне хочется быть Нэнси Дрю, а не Сьюзен Сонтаг, хоть она и достойна всякого восхищения и преклонения. В конце концов, моя жизнь — это моя жизнь. И, кто знает, может другой не будет.

После такого признания невозможно было не рассказать ей о моем собственном балансировании на грани выхода из игры, неясности целей, потере приятной легкой работы и даже о серии встреч с привидениями, обладающими гладкими, как яйцо, лицами.

— Что вы обо всем этом думаете? — спросил я, закончив свой монолог.

Кассио покачала головой. Блестящие, как и глаза, золотисто-коричневые волосы чуть ли не полностью спрятаны под мохово-зеленой шляпой „борсалино“, точной копией той, что была на голове у Фабрицио — последнего из желторотых любовников моей матери, когда я, к несчастью (sfortunamente!), столкнулся с ним в прошлом году в Позитано.

— Я думаю, все, во что веришь, в известном смысле — правда, — медленно произнесла Кассио. — И как верно отметил ваш дедушка в том знаменитом своем интервью: „Человеческое существование — это не более чем хрупкая комбинация воображения, веры и волшебных пылинок“.

— Волшебных, — повторил я, выговаривая слово с особенной, старомодной старательностью.

— Да, — сказала она, — именно так. — Потом добавила: — А знаете, я вижу его в вас.

— Это приятно, — сказал я. — Думаю, он всегда был со мной, но я-то был слишком трусливым цыпленком, чтобы признаться в этом. (Цыпленок… Как тут не вспомнить: что было сначала — курица или яйцо?)

На лице Кассио появилось недоумение.

— Не понимаю. По-моему, здорово иметь такого потрясающего родственника!

— Это, наверное, звучит глупо, но родиться в семье с громким именем и знать, что сам ты особых высот не достигнешь, совсем не просто.

— Ну знаешь, — в голосе Кассио послышалось неодобрение, — во-первых, еще неизвестно, кем ты можешь стать, а во-вторых, миллионы людей живут полноценно и продуктивно, но так и не зарабатывают себе громких имен, остаются, так сказать, „старыми девами из Амхерста“. Сам подумай, если б у всех были громкие имена, шум стоял бы чудовищный.

— Ты права, — признал я, — но, думаю, оба мы понимали, что все это не так просто.

— А почему у тебя такое произношение? — спросила Кассио. — То чисто оксфордское, то как у болельщиков на матче „Сан-Фернандо-Вэлли“ против „Храбрых сердец“. Оно что, так называемое среднеатлантическое?

— Никогда не задумывался над этим. Когда учился в начальной школе, сосед по комнате называл меня „типчиком без роду, без племени“.

— Не согласна, — ответила Кассио, — по-моему, ровно наоборот: в тебе много племен. Но подожди-ка. — Протянув руку, она показала, что ткань перчатки покрылась похожими на конфетти темными пятнышками. — Смотри, дождь пошел. Давай-ка продолжим нашу беседу под крышей, скажем, где-нибудь, где можно заказать пиццу. Я сегодня не ужинала. Сначала долго работала, а потом вдруг отчаянно захотелось прийти сюда, принести свежие цветы. Какие у тебя планы на ближайшие час-полтора?