Кристин Фихан - Темный принц

Он отпустил ее запястья, склонившись, чтобы поцеловать ее в губы, в глаза.

— Ты такая красивая, Рейвен. И принадлежишь мне. Принадлежишь только мне.

Он лег поверх нее. Он напрягся — невероятно сильный, дрожащий от желания.

— А никого другого и не могло быть, Михаил, — мягко ответила она, ее пальцы успокаивали его горящую кожу.

Она разгладила складки глубокого отчаяния на его лице, радуясь прикосновению к его волосам.

— Я доверяю тебе, только тебе.

Михаил обхватил ее небольшие бедра.

— Я буду так нежен, насколько смогу, малышка. Не закрывай глаза, оставайся со мной.

Она была влажной, готовой для него, но когда он медленно вошел в нее своим напряженным членом, то почувствовал внутри защитный барьер. Резко вздохнув, она напряглась.

— Михаил.

В ее голосе слышалась тревога.

— Это ненадолго, малышка, а потом я возьму тебя на небеса.

Он ждал ее согласия, горя от нетерпения.

Ее глаза блестели, и в них было доверие, когда она взглянула на него. Никто, ни из ее рода, ни из его, на протяжении веков никогда не смотрел на него так, как сейчас смотрела она. Михаил подался вперед, глубже входя в тесное полыхающее огнем влагалище. Она тихо застонала, и он, склонив голову, нашел ее рот, стирая боль прикосновением языка. Он все еще сдерживал себя, чувствуя биение их сердец, то, как кровь пела в их венах, пока ее тело приспосабливалось к нему.

Он целовал ее нежно, ласково, раскрывая свое сознание, насколько это было возможно, желая разделить себя с нею. Его любовь была дикой, всепоглощающей, защищающей, заслужить которую было нелегко, но которая предназначалась ей одной. Затем он начал двигаться, вначале медленно и осторожно, следя за ее реакцией по выражению лица.

Требования его тела начали брать над ним вверх. Пламя лизало его кожу, ревело внутри. Его мышцы напряглись, капли пота выступили на коже. Он еще ближе притянул ее к себе, заявляя на нее свои права, погружаясь в нее снова и снова, полный решимости утолить свой неутолимый голод.

Руки Рейвен передвинулись на его грудь, трепеща, словно в знак протеста. Он что-то предупреждающе проворчал, склонив голову к темной маковке ее левой груди. Мягкая бархатистая кожа, жаркое влагалище. Он весь горел, двигаясь все сильнее, ища освобождения единственно доступным ему способом. Они были одним целым; она была его второй половинкой. Она снова шевельнулась, отодвигаясь от него, задыхаясь и невнятно протестуя, выказывая свои страх перед волной удовольствия, охватившей ее. Он снова что-то проворчал, протестуя и погружая крепкие зубы в выемку на ее шее, прижимая к полу.

Сжигавший их огонь превратился в бушующий пожар, который уже нельзя было остановить. Гром грохотал, сотрясая стены, вспышки молнии одна за другой ударяли в землю. Он взревел, вознося мольбу к небесам, когда взял ее с собой за пределы земли. Это длилось бесконечно. Боль граничила с удовольствием, заставляя требовать все больше и больше. Освободившись, его тело начало испытывать ненасытный чувственный голод, чудовище, живущее в нем, пробудилось.

Рот Михаила, оставив ее плечо и пройдясь вдоль линии горла, нашел устойчивое биение ее сердца под полной манящей грудью. Приласкав языком ее напряженные соски, он обвел ее грудь языком раз, второй. А затем его зубы глубоко вошли в нее, и он начал питаться; и вновь его тело овладевало ею, страстно и быстро, ненасытное в этом безумии. На вкус она была сладкая. Он жаждал все большего и большего, его тело становилось все мощнее, двигаясь сильнее и сильнее, все глубже погружаясь в нее, подводя ее к очередному оглушительному экстазу.

Рейвен боролась с собой, не узнавая Михаила в том чудовище, чьи эмоции представляли собой смесь чувственного голода и зверского аппетита. Ее тело отвечало ему, находясь во власти своей, казалось бы, бесконечной потребности в нем. Его рот обжигал и мучил ее кожу, казалось бесконечно питаясь, стремительно приближая кульминацию. Она чувствовала, как слабеет, странная эйфория постепенно овладевала ею, непонятная истома. Прижав к себе его голову, она отдавала всю себя во власть его страшного голода, в то время как его тело снова и снова содрогалось в конвульсиях.

Именно ее одобрение отрезвило его. Эта женщина не была под гипнозом, она предлагала себя добровольно потому что чувствовала его неистовое желание, потому что верила, что он остановится прежде, чем причинит ей вред, прежде, чем убьет ее.

Язык Михаила прошелся по ее груди, закрывая рану. Когда он поднял голову, его глаза горели, как у животного, ее вкус оставался у него во рту, на его губах. Он выругался тихо, мучительно, испытывая отвращение к самому себе. Она была под его защитой. Он еще никогда ненавидел себя и свою расу больше, чем сейчас. Она так легко отдавала себя, и он эгоистично этим воспользовался; чудовище в нем стало настолько сильным, когда он уступил бурному восторгу от слияния со Спутницей жизни.

Он поднял ее безвольное тело, сжав его в объятиях.

— Ты не умрешь, Рейвен.

Он испытывал ярость к самому себе. Не это ли было его целью? В самом темном уголке сознания не надеялся ли он, что это может произойти? Он постарается ответить на этот вопрос позже. Прямо сейчас ей необходима кровь, и как можно быстрее.

— Оставайся со мной, малышка. Я остался в этом мире из-за тебя. Ты должна быть сильной ради нас обоих. Ты можешь меня слышать, Рейвен? Не оставляй меня. Я могу сделать тебя счастливой. Я знаю, что могу.

Он сделал глубокий разрез на своей груди и прижал ее рот к темно-красной струе.

Ты должна пить, подчинись мне.

Он знал, что было бы лучше, если б она пила прямо из него, но ему нужно было держать ее, нужно было ощущать ее мягкий рот на своей коже, впитывающий саму его сущность, вбирающий его жизненные соки в ее истощенное тело.

Она повиновалась неохотно, ее тело грозилось отвергнуть его дающую жизнь влагу. Поперхнувшись, она попыталась отвернуть голову. Но он крепко прижал ее к себе.

Ты должна жить, малышка. Пей большими глотками .

У нее была очень сильная воля. Даже со своими людьми ему не приходилось прилагать столько усилий, чтобы заставить их повиноваться. Естественно, его люди верили в него и были согласны выполнять его приказы. И хотя Рейвен не подозревала, что он воздействует на нее, где-то глубоко внутри ее чувство самосохранения воспротивилось его командам. Но это не имело значения. Его воля будет преобладать. Она всегда преобладает.

Михаил отнес ее в свою спальню. И, измельчив ароматные исцеляющие травы, он покрыл ими ее маленькое неподвижное тело и погрузил в глубокий сон. Через час надо будет заставить ее выпить еще. Некоторое время он постоял возле кровати, глядя на нее и чувствуя, что сейчас закричит. Она выглядела такой красивой и необыкновенной — драгоценное сокровище, с которым он так жестоко обошелся, когда должен был защищать ее от чудовища, сидевшего у него внутри. Карпатцы не были людьми. Их любовные игры были чрезвычайно дикие. Рейвен молодая, неопытная, она человек. Он оказался неспособен сдержать свои вновь обретенные чувства в пылу страсти.