Влада Крапицкая - Нектэрия

Я думал, что мне было плохо те три месяца, когда я был далеко от Ланы. Потом я думал, как мне плохо, когда она рядом. Потом я думал, что мне плохо, когда она стала равнодушно со мной разговаривать. Оказывается, я понятия не имел, как себя чувствуешь, когда по-настоящему плохо. И сейчас мне было очень плохо. И главное — я не знал, что мне делать.

Я встал, не зная, что мне делать и куда идти.

— Максимилиан… — начал Дейм.

— Дейм, пожалуйста, не сейчас, — попросил его Яромир.

— Нет, сейчас, — повелительно сказал Дейм, даже не глянув на Яромира. — Максимилиан, этот подонок виноват, и он умрёт. Но здесь есть и твоя вина. Ты ничего не дал ей объяснить, и всё решил сам. Ты понимаешь, что мы потеряли нектэрию, из-за тебя?

«Мы потеряли нектэрию, из-за тебя», эхом повторились слова Дейма в моей голове. Да, все потеряли просто нектэрию, а я потерялась намного больше, чем нектэрия. Я потерял всё.

Я не смог ничего ответить, мне было всё равно, какое наказание придумает для меня Дейм. Я уже наказал себя самым страшным наказанием, которое можно только придумать. Я развернулся, вышел из кабинета и стал подниматься по лестнице. На третьем этаже, я остановился перед бывшей спальней Ланы. Дальше ноги отказывались идти, и я, открыв двери, зашёл в неё. Я бессильно свалился на кровать и, схватив подушку, обнял её. Больше двигаться я не мог. Я просто хотел лежать и чувствовать запах Ланы.

За окном уже было позднее утро, и я слышал, как по коридору ходят обитатели замка. Но двигаться не мог, продолжая обнимать подушку. Я вспомнил слова Яромира, о том, что первую неделю Лана, даже не поднималась с кровати. Сейчас я прекрасно понимал, что она чувствовала. Хотя куда мне, я то виноват, а она была не виновата. Ей было в сто раз хуже.

Дверь открылась, и кто-то проскользнул в комнату. Но повернуть голову я не мог. Мне казалось, что если я сделаю хоть одно движение, я развалюсь на части от боли.

— Макс, — это была Анна. — Поговори с Ланой, она всё поймёт, вот увидишь.

— Ты не слышала, что я ей говорил, и как я унижал её за то, что она не делала, — прошептал я, опять вспоминая все свои слова.

— Макс, она так любила тебя, она простит. Ты просто неправильно всё понял, когда увидел эти фотографии, — Анна вздохнула.

— Если бы я выслушал её тогда, а не оттолкнул….

Продолжать я не мог и не хотел.

— Анна, уйди, пожалуйста, — попросил я

— Макс сегодня первое октября, — она не отступала.

— Мне всё равно, какое сегодня число, — равнодушно ответил я.

— У Ланы сегодня день рождения, — пояснила Анна.

День рождения…. Я вспомнил этот же день год назад. В тот день я рассказал Лане о нас, вампирах и сказал, кто она такая. Она согласилась ехать и помогать нам. Я, наверное, уже тогда любил её. Я вспомнил, как мы ехали, и какое обещание я дал себе — что я буду хранить и оберегать её, и буду любить. И вот прошёл год, а я уже всё разрушил. Вместо счастья я сделал её несчастной. Не надо было вообще трогать её и оставить жить в её доме в Карпатах.

— Макс, поговори с ней, пожалуйста, — ласково сказала Анна.

— Я не могу. Я не знаю, как ей посмотреть в глаза и что ей сказать. Я даже подарка ей не купил. Я вообще никогда ей ничего не дарил, — ошеломлённо сказал я.

Я действительно никогда ничего ей не дарил, а когда-то обещал себе, что положу к её ногам весь мир. А как только получил её, сразу забыл про все свои обещания. Даже после того, как получил подарок на Новый Год, и мне было стыдно, что я ничего не подарил, я всё равно никогда не делал ей подарки.

— Я купила подарки и от тебя и от нас с Ником, — сказала Анна. — Есть очень красивый браслет с бриллиантами, и есть кулон с голубым бриллиантом в обрамлении платины. Что ты хочешь ей подарить?

— Кулон, — хмуро ответил я.

— Я так и подумала, когда покупала его, что ты выберешь именно его в качестве подарка, — Анна рассмеялась. — Сейчас принесу его.

Она вышла из комнаты. Я поднялся с кровати и подошёл к окну. Анна вернулась назад и вручила мне коробочку. Я открыл её, и бриллиант заиграл на солнце, отбрасывая в разные стороны радужные блики.

— Очень красиво, — похвалил я Анну.

— Я знаю, спасибо, — она улыбнулась. — Только, пожалуйста, Макс, прежде чем идти к Лане, прими душ и переоденься. Выглядишь ты отвратительно.

— Хорошо, — согласился я. — Где сейчас Лана?

— У себя в комнате, — как только Анна произнесла эти слова, мы услышали голос Ланы в коридоре и её шаги по коридору. Она шла к лестнице. Анна повернулась и посмотрела на меня, — Езжай за ней, — чуть ли не приказала она мне.

— Хорошо, — сказал я, и мне стало страшно. Я боялся посмотреть Лане в глаза и увидеть ту боль, которую я ей причинил.

Когда я, наконец, нашёл в себе силы спуститься вниз, оказалось, что она со своими телохранителями уже уехала. В гараже я сел в Вейрон и выдавил педаль газа до упора стараясь догнать машину с Ланой. Я увидел их машину через пять минут и, стараясь не попадать им на глаза, следовал за ней. К моему удивлению их машина направилась не в город, а свернула на грунтовую дорогу, ведущую к одной из вершин.

Когда они остановились, я тоже остановился и поставил свою машину вдалеке от них, среди деревьев. Я увидел, как Лана вышла из машины и направилась к обрыву, её телохранители остались стоять возле машины.

Лана подошла к обрыву и остановилась, глядя на открывающийся перед ней вид. Я затаил дыхание. Она простояла так минуты две, достала плеер и одела наушники.

А потом запела. Я вспомнил эту песню. Её пела Анастасия Приходько на Евровидение. Каждое слово отдавалось в моём сердце болью. Я понял, что эта песня была про меня и то, как я поступил с Ланой:

Вышел из тени вновь

Мой враг, моя любовь.

Неизбежна моя доля,

Сколько сердце не готовь.

Но прежде чем уйти

Колечком золотым

Обручил меня с собою

И от чар не защитил

И на волю мою душу не пустил.

Она пела это с такой болью, что я думал, что у меня разорвётся сердце. Из припева я услышал только слова «Любовь — беда». Когда она начала петь второй припев, мне захотелось упасть на колени:

Брошу мечту свою

И об пол разобью

Как сломал ты мою долю

И оставил на краю….

Больше я слушать не мог. Я видел только хрупкую фигуру Ланы на краю обрыва и пошёл к ней на негнущихся ногах. Я не мог оторвать от неё глаз и слышал только её голос, льющийся эхом в горах. Таким сильным и красивым голосом она никогда ещё не пела. Я и не знал, что можно в слова песни вложить столько эмоций. Яромир был прав, мне она никогда не покажет, как ей больно, но она тоже страдает. Мне хотелось прижать её к себе и рассказать, что любовь — это не беда, а великое счастье. И я по своей глупости разрушил своё счастье, и сделал очень больно ей. Я готов был сделать, что угодно, чтобы она поверила мне и простила.