Екатерина Неволина - Один день тьмы

Он не хотел войны, но все отчетливее ощущал в воздухе гарь грядущих пожаров.

Девчонка и его Королева стояли друг напротив друга. Их застывшие лица казались неживыми, как у каменных статуй. Ловчий мог только догадываться, что происходит в этот момент, и сам не знал, какого исхода он ждет.

Минуты текли бесконечно, сочились, словно кровь из подживающей раны. Монотонно, навязчиво, неотвратимо.

Но вот Королева ожила, вздрогнула и закрыла лицо бледными тонкими пальцами.

— Я ухожу, — повторила Полина, и Ловчий почувствовал, что земля перевернулась в пространстве космоса, как брошенный мячик. Он стал свидетелем тому, что никогда не должен был видеть. Девчонка, у которой на губах еще не обсохла ее первая кровь, бросила вызов Королеве и… победила.

Вот она, повернувшись спиной, направляется к выходу. Тоненькая, хрупкая фигурка, все еще кажущаяся почти детской, осанка очень прямая, немного напряженная, длинные волосы трогательно разметались по плечам…

Она уходила.

На улицах пахло сиренью и пылью. Всюду мелькали люди, но он не мог узнать ни единого лица. Москва была уже не такой, какой он ее любил и помнил. Настороженная и вместе с тем радостно‑возбужденная.

— Подвинься‑ка, товарищ, ишь встал на пути! — здоровенный рыжий матрос толкнул его локтем и пошел дальше, не обращая внимания.

Он вспыхнул и непроизвольным движением едва не схватился за пистолет. Но нет, это было бы слишком глупо и бездарно. Выдавать себя сейчас не имело смысла. Он еще мог принести пользу Отечеству, даже если оно, как казалось, отвернулось от него.

Молодой военный поплотнее завернулся в грязную железнодорожную шинель. Через какие только испытания она не прошла с ним. И вот теперь вновь сослужила службу.

Медленно идя вдоль улицы, он всматривался в полузабытые очертания домов. Сердце болезненно щемило: как же давно он не был дома.

Пройдя бульварным кольцом, он остановился у знакомого особняка с высоким крыльцом и тут же рассердился на себя: напрасно он пришел сюда, ему здесь не место. Ему не нужно видеть Нину. Да и здесь ли она… Скорее всего, давно уехала. Отца ее вон еще в начале семнадцатого года убили. При воспоминании о генерале руки непроизвольно сжались в кулаки. Благодаря Нининому отцу он возненавидел таких чистеньких, сладкоречивых и до мозга костей прогнивших и лживых. Генерал провел его, как щенка, — отправил подальше. Вроде рекомендация, а вроде и ссылка. А избавившись от ненужного балласта, тут же устроил судьбу своей дочери.

Да и Нина хороша. Зря все‑таки он…

Молодой человек махнул рукой и развернулся, чтобы уйти. Но тут на него налетел целый ураган. Затормошил, залил лицо солеными слезами, иссек быстрыми жалящими поцелуями.

— Это ты! Это ты! — бессмысленно повторяла Нина, бросившаяся ему на шею. — Я как тебя из окошка увидела! Господи, какое же счастье! Ты жив! Господи!

На них уже начинали оглядываться.

Он отстранил Нину и потер руками лицо, стараясь стереть с него прикосновения ее горячих губ.

— Вы ошиблись, гражданка. Ступайте домой… к мужу.

— К мужу?! — она нервно рассмеялась.

Боже мой! Точь‑в‑точь такая же, как и была. Ничуть не изменилась! Или изменилась? Глаза уже не такие беспечные, и между бровями пролегла легкая, едва заметная складочка.

— У меня нет мужа. Он погиб. Я одна.

Слова падали, словно капли в глубокий колодец. Он слышал их эхо…

— Все равно.

— Не уходи! Я умру, если ты сейчас уйдешь! Понимаешь, умру! — она крепко вцепилась в его рукав. — Думаешь, это пустые слова? Нет, я уже не восторженная гимназистка. Знаешь, я поняла самое главное, — она понизила голос до шепота, а глаза ее расширились. Кажется, только они и остались на худом бледном лице. — Я жила только для того, чтобы увидеть тебя. У окошка. Как глупая принцесса из сказки. Только меня никто не запирал. Я сама. Если бы не приехал, я бы умерла или сошла с ума… — Она остановилась и вдруг, испуганно охнув, поднесла ладонь ко рту. — А если я уже сошла с ума? Если тебя здесь нет? Если…

— Нина!

Он порывисто обнял ее, прижимая к груди. Господи, какая тоненькая! Совсем еще ребенок. И волосы растрепаны, разметались по плечам рыболовной сетью. Разве такой надлежит быть генеральской дочке?!

— Нина, — застонал он, уткнувшись в ее плечо. Его сердце билось как заведенное. И весь огромный мир вдруг сузился до ее распахнутых глаз. И был запах пыли, и сирени, и ее, такой родной, такой знакомый запах…

И была ночь в маленькой комнатке, оставшейся у нее от прежнего дома, и сбивчивый шепот, и бесчисленные прикосновения, и поцелуи то легкие, как крылья бабочки, то обжигающие, как огонь.

И было утро. Серый свет, пробивающийся сквозь шторы.

И его: «Мне придется уйти. Я не могу здесь оставаться».

И ее: «Возвращайся, милый. Я буду ждать. Я всегда буду ждать. Я теперь самая счастливая из всех женщин на свете».

И снова пыль и сирень, сирень и пыль.

Она проводила его до вокзала и, видя, что он никак не решается сдвинуться с места, сама решительно поцеловала и, улыбнувшись: «Иди, раз так надо, но знай, что тебя ждут», медленно пошла прочь.

Он смотрел ей вслед. На ее худенькую фигурку и на разметавшиеся по плечам темные волосы. Он хотел остаться. Догнать ее, сжать ее тонкие пальцы и больше уже никогда не отпускать…

«С любимыми не расставайтесь…»

А он… расстался.

Всего мгновение потребовалось ему, чтобы принять единственно правильное решение. Нельзя отпускать ее одну. И Ловчий, пока Полина еще не ушла слишком далеко, последовал за ней.

— Ты куда?

Хрустальный голос ударил в его незащищенную спину.

Ловчий медленно обернулся. Его Королева хмурила тонкие брови, двумя грозовыми чертами сошедшиеся у ее переносицы. Его Королева. Его прекрасная повелительница, сильная и властная, само воплощение бушующей стихии — на одной чаше весов. А на другой — неумелая девчонка с тонкими, как ниточки, щиколотками и запястьями, похожая на молодого необученного щенка. В ней тоже бурлит сила — юная, опасная, неконтролируемая.

— За девчонкой нужно присмотреть. Она одна не выживет, — ответил Ловчий, стараясь не смотреть Королеве в глаза.

— За девчонкой есть кому присмотреть. Я запрещаю тебе идти за ней!

Глаза ее ярко сверкали, а медные волосы чуть заметно шевелились, как под порывами невидимого ветра.

— За девчонкой надо присмотреть, — повторил он, уже отворачиваясь.

Спину обожгло, словно в нее по самую рукоять всадили острый серебряный кинжал. Но Ловчий, не обращая внимания на боль, вышел прочь. Последнее, что он услышал, — это слово «предатель», брошенное в его стремительно удаляющуюся спину.

Я победила, но чувство триумфа оказалось испорчено. Слова Королевы влились в мои уши жалящей отравой.