Евгения Савицкая - В плену Времени

Рыдания рвались из груди, а слезы тихо катились по щекам. Холодное и беспросветное отчаяние накатывало волнами и мне на мгновение показалось, что я захлебывалась в этих волнах соленой водой. Но это были всего лишь слезы. Я закрыла ладонями глаза и тихо ждала, пока волны страха отступят, и я обрету столь долгожданное облегчение.

За стеной слышалась суета, тихие стоны и женский плач. Я сидела и нервно прислушивалась ко всему, что происходило в соседней комнате. Из открытого окна все тянуло холодом рано наступившей осени. Оно было приоткрыто и бархатные шторы колыхались от сквозняка. Я невольно поежилась, попыталась приподняться на ноги, но запутавшись в длинной юбке, вновь повалилась на пушистый ковер. Послышались шаги, затем дверь в комнату, где я сидела, распахнулась. На пороге комнаты стояла Сесиль, освещенная неровным дрожащим огоньком свечи. Ее круглое личико было бледным и под огромными глазами залегли тени. Я быстро вытерла щеки и уставилась на вошедшую девушку.

— Гэйби, он хочет видеть тебя, — ее голос был тих и дрожал от едва сдерживаемых рыданий.

В глубине ее больших глаз затаилась такая печаль и сострадание, что мне вновь стало больно в районе сердца. Я вскочила, чувствуя, как в груди колотилось сердце, и пульс был просто бешеным. На негнущихся ногах мне пришлось послушно идти за Сесиль. Ее платье шуршало, а огонек свечи колебался, грозя потухнуть вовсе. Дверь в соседнюю комнату распахнулась, и в нос ударил резкий запах медикаментов и антисептиков.

Мои глаза моментально нашли любимого. Баринский был без халата и прикрыт одеялом до пояса. Практически вся грудь была перевязана, и впервые за этот долгий вечер мне по-настоящему стало страшно. Дэниэль умирает, а яничегошеньки не могу с этим поделать. Впервые за все время, проведенное в этой эпохе, мне было абсолютно все равно, кроме князя. Закрытые глаза, бледное осунувшееся лицо и бескровные губы — зрелище было жалким. Я с тревогой смотрела на родное мне лицо, и боль утраты пронзила меня. Уже сейчас я понимала, что этот мужчина обречен. Одного взгляда было достаточно понять, что он умрет. Даже не верилось, что передо мной лежал тот красивый и цветущий молодой мужчина, который ураганом ворвался в мою жизнь и перевернул ее с ног на голову. Обольстительный, умный, благородный, сдержанный и вместе с этим безумно страстный — именно таким он был до этого ужасного случая. Я прикусила губу, а на глазах вновь закипали слезы. Вспомнилась наша последняя встреча на диком пляже.

— Она пришла, князь Дэниэль, — тихо прошептала Сесиль и подвела меня к постели умирающего.

Восковые веки Дэниэля дрогнули, и карие глаза остановились на мне. Его взгляд горел истинной любовью. Бледные губы приоткрылись и тяжелый вздох вырвался.

— Эля, — прошептал он так тихо, что мне пришлось напрягать слух, чтобы услышать его. — Мне очень жаль, что так вышло. Я… я… я… люблю вас и не хочу чтобы вы были несчастны. И поэтому…

Умирающий замялся и что-то нашарил у себя под подушкой. Он извлек на свет божий позолоченные часы на цепочке. Мой взгляд был прикован к этим часам. Они матово поблескивали в свете свечи, сверкая гравировкой.

Он взял мою руку и вложил в мою дрожащую ладонь Часы Времени… Даже не верилось до конца, что наконец-то они оказались в моих руках. Я покачнулась от слабости, но все-таки нашла в себе силы стоять дальше.

— Я догадался, что они ваши, и посему отдаю их вам в руки.

Он слабо улыбнулся и прибавил тихим шепотом. Я наклонилась к его губам, ловя каждый вздох и звук.

— Я познал в некотором роде тайну, тайну сих часов, но до конца не мог понять, что такое возможно…

В моей душе поселился арктический холод при мысли, что Баринский каким-то образом навредил Часам и теперь они не работают.

В этот миг, что-то в его груди булькнуло, раздался хрип и его голос оборвался. Дэниэль закашлялся, на его белых, как полотно губах проступила кровь. Она же была и на повязке, прикрывающей рану на груди.

— Прощайте, Эля… Я люблю вас…

— Прощайте, Дэниэль, — огонек свечи размылся от слез, стоящих в глазах. — Я…

Его красивое тело дернулось в предсмертной агонии, я легла на него и обняла его тело, мечтая облегчить его боль и унять дрожь. С губ сорвался последний вздох. Я оторвалась от тела Дэниэля и медленно поднялась на руки. Из полуоткрытых век на меня смотрели его застывшие карие глаза, а чувственные губы хранили знакомую мне кривую усмешку. Как во сне я вернулась в покинутую пять минут назад комнату. Мои ноги путались в длинной юбке и не желали двигаться. Каждый шаг отдавался болью в моем теле и израненной душе.

"А я так и не сказала, что люблю его…" — мелькнула запоздалая мысль, а в горле образовался комок.

Слезы застыли в глазах, а затем и вовсе высохли. Окончательное осознание потери Дэниэля подкосило меня. Мои колени подогнулись, и я в очередной раз повалилась ничком на пушистый ковер. Что-то металлически звякнуло и с удивлением, как будто заново, обнаружила зажатую в руке цепочку и болтающиеся на ней Часы.

Я сосредоточенно принялась рассматривать их. Свет одинокой свечи играл бликами на гладкой поверхности крышки. Даже мне как-то не верилось, что они наконец-то в моих руках и я смогу вернуться в свое время. Но, как, ни странно, особой радости от этого я не испытывала. Вскоре абсолютная пустота засосала меня. Все дальнейшие события я словно наблюдала со стороны. Будто моя душа и тело отделились друг от друга и существовали отдельно. Отчаянно хотелось домой, принять долгожданную ванную и привести свои чувства в порядок. Словно создать видимость того, что у меня все просто замечательно, игнорируя черную воронку в душе, затягивающую буквально все эмоции. Интересно, а я смогу жить без Дэниэля?

Я находилась будто во сне, когда карета Миллеров привезла меня к их киевскому дому. В карете со мной сидела угрюмая Сесиль, которая все не решалась что-либо сказать утешительное, а также Перовский со своей супругой. Муж и жена устало откинулись на спинку сидения и прикрыли глаза. В карете повисло напряженное молчание, у всех были на лицах маски скорби и непереносимой боли. Сесиль нежно обнимала меня за плечи и своей молчаливой поддержкой пыталась всячески подбодрить меня. За это я была очень ей благодарна. Мадам Элен осталась помочь княгине и княжне Баринских в их горе.

Вот наконец-то показался огромный дом Миллеров, высившийся громадой, посреди, густого парка. В темных окнах особняка не горел свет, я тупо сидела на своем месте и безо всяких эмоций смотрела на дом. Перед невидящими глазами промелькнула иная картина — золотисто-бежевая спальня и бледный Дэниэль с закрытыми глазами на огромной кровати с кровавым пологом.