Ольга Резниченко - Игрушка

Выскочил… Тоже мне сказала: "Выскочил"…

Вот был. Стоял здесь. А затем пуфф — и исчез. Растворился… Уж точно подумала, что растворился, если бы не предательски щелкнула дверь, захлопываясь за ним.

Прошло несколько одиноких минут.

Я смогла наконец-то сбросить оковы шока, шока от всего происходящего. От всего сумбура боли и радости.

Только теперь я заметила, что потеряла свою куртку. Видимо, забыла на своем законном месте. Там, где все началось.

Но уж лучше пусть она идет прахом, чем я туда вернусь. Вернусь в тот ад.

Ведь может, они сбежали. Еще живы… и только и ждут, когда я…

Села на красные мягкие сидения. Прижала к груди рюкзак.

И что дальше?

Неожиданно замок щелкнул. Дверь распахнулась.

— Вот чай, булочки. Сахар. Сахар не бросали. Я не знаю, сколько тебе, — казалось, Эмиль говорил все это сам себе. Ведь ни одного взгляда на меня так и не бросил.

Поставил на стол свою добычу.

Стеклянный стакан в железном гравированном подстаканнике. Булочки-восьмерки, присыпанные сахаром. Небольшие две упаковки рафинада "Sugar Train"

Готье вытянулся рядом. Застыл. Застыл на мгновение.

Уставился в окно.

Еще с десяток секунд сопротивления "за" и "против".

— Ты… никуда не выходи. Я скоро вернусь.

Немного помедлив, все же развернулся к двери.

Ухватился за ручку.

Снова застыл, словно ожидая моих слов. Ожидая вопросы.

— Ты куда? — едва смогла выдавить из себя. Не шевелилась. Не дышала.

И снова "за" и "против".

И снова рассуждения, сомнения и волнение.

— Подкрепиться. — Коротко, вполне серьезно прошептал Готье и тут же скрылся за дверью.

"Подкрепиться", — болезненно повторилось во мне. "Вампир".

Прошло около получаса.

Я смотрела на эти булочки, на этот долбанный чай, а видела там лишь боль, боль будущей разлуки.

И снова я ловлюсь на крючок Эмиля.

И снова я готова стать ему Игрушкой. Без сожалений и претензий.

Дура.

Невыносимая глупая дура.

Замок приговорено щелкнул.

От неожиданности я даже подпрыгнула на месте.

— Мисс, — послышался робкий голос проводника, и тут же показалась в щелке его круглая красная рожа, — Вам еще чего-нибудь принести?

Но не успела я ответить, как вдруг резкий стук. Удар. Дверь нервно дернулась, а затем печально заскрипела, отворяясь настежь.

Застыла. Застыла в ужасе.

Неужели… еще? Неужели это не все на сегодня?

Двери окончательно описали полукруг — и я увидела Эмиля, стоящего ко мне спиной.

Крепко сдавив горло бедняги, он прижал его к окну напротив, едва не раздавливая в блин.

Мужчины и без того красная рожа еще больше побагровела. Ноздри нервно раздувались, а изо рта выскакивали напуганные, отчаянные пузыри слюны.

— Йа… Я как лучш-ше х-хотел.

Наконец-то послышались слова.

И снова злобный шепот Эмиля. Едва различимый. Едва реальный.

— Пр-простите.

— Эмиль, — не выдержала я и, едва ко мне вернулась речь, — заорала ему в спину.

Я сорвалась с места и бросилась к нему.

Руками ухватилась за плечи, желая отодрать его от бедняги.

— Тебе повезло, что я сытый, — злобно прорычал Эмиль проводнику в лицо и тут же отпустил.

— Простите, — жалобно прохрипел мужчина, жадно сжимая руками свою шею. Он словно пытался спасти ее, спрятать, запоздало… Он обнимал ее своими потными холодными ладонями, желая потушить пожар боли и ужаса.

Резкий разворот Эмиля. Грубо схватив меня за кисть, потянул меня за собой в купе.

— Я теперь твоя пленная?

— Если своих мозгов нет, то значит, будешь пленной.

Дверь захлопнулась. Мы снова остались одни.

— И к чему все это, Эмиль? К чему? Зачем? Зачем ты обо мне заботишься? Если так ненавидишь…

— А ты у Ромула спроси.

— Эмиль, — и я ступила шаг ближе. Глаза в глаза. — Хватит. Хватит меня мучить. Прикончи. Возьми и прикончи меня сейчас. Прикончи…. но не мучай.

Лживая ехидная улыбочка. Знакомый яд. Знакомая желчь.

— Вот так просто? А где же та Габи, которая предлагала мне пари?

— Той Габи уже нет. Эмиль, я больше не могу быть твоей Куклой. Ни твоей, ни чьей-либо еще. Не могу и не хочу. И все, что было тогда, все те мои поступки и ошибки — все то было ради правды. Правды и только.

Удивленно вскинул брови. И снова ехидная ухмылка.

— Какой правды? Габи… Какой? Ту, что рассказал тебе Гудвин? Или ту, что повествовал Ромул? Какую?

— Истинную. Истинную правду. Ту, которую должен был рассказать ты… С самого начала, а не взваливать все на плечи своего друга Гудвина. Ты бросил меня. Бросил.

— Ага. Сбежал, — саркастично поправил Гостье.

— Бросил, не сказав ни слова. Ты даже не смог мне рассказать про то, что сделал Меченой. Ничего. Да, ты сбежал. Оставив Гудвина расхлебывать скопившиеся проблемы.

— Да неужели?

— Да, — жестко отрезала я, чувствуя, что вот-вот взорвусь от возмущения, обиды и злости, разрыдаюсь.

— И ты, подавленная столь жестоким и несправедливым моим поведением, как ты высказалась, поведением труса, воодушевленная добропорядочностью и искренностью столетних вампиров, бросилась выяснять правду. Правду у лучших врунов последних столетий?

Я смотрела в его глаза, и видела там боль и разочарование.

Я слушала его слава, и понимала, как сильно заблуждалась.

Но Гудвин. Гудвин. Врун?

— Габи, я не рассказал тебе все, что знаю, лишь потому, что бы не сбивать тебя с толку. Не вводить… не сводить с ума всеми этими интригами и планами. Не пугать… лишний раз. Я думал, что справлюсь. Я думал, что все выйдет, как нужно. Но Ромул вечно мне путает карты. Уж слишком мы с ним похожи… Уж слишком хорошо друг друга знаем. А ты… Правда. Правда. Тебе нужна правда?

— Да.

— Правда о том, как я нашел прекрасную девушку Матильду. Такую же гордую, самовлюбленную, жестокую, холоднокровную, властную… Такую, как я. Но и при всем этом она питала ко мне самые искренние чувства. Ты это хотела знать? А потом как я втянулся в игру с ней. В состязания — убей-умри, что стал переступать черту. Мне было мало. А она была слишком напугана миром вампиров и сверх силы. Но это было ничто. Она готова была с этим жить. А я готов был ждать. Но явился Ромул и перепутал все раздачи. Ему тоже было интересно поиграть в "сложную" любовь.

— Она его родственница… Близкая.

— ГАБИ. ДА ОЧНИСЬ ТЫ! С КАКИХ ЭТО ПОР ТРАХАЮТ РОДСТВЕНИЦ?

Глаза округлились.

В груди что-то кольнуло.

Вранье.

Вокруг одно вранье.

— Я ходил за ней, ухаживал, пытался медленно приучить ее к своему миру. Впустить за черту. Но со мной она ходила пила коктейльчики, томилась в поцелуйчиках, а по ночам развлекалась с Ромулом.

— Но я любил. Слепо любил. А вернее, думал, что любил. Я согласился сыграть с Ромулом. Сыграть на нее. Но проиграл. Сознательно проиграл. Я ее отпустил. Ибо видел, как она меняется. Теперь ее не пугали вампиры. Не пугала сверх сила. Наоборот. Она хотела все это. Хотела весь мир. И это был не гипноз. Это было ее настоящее "я". Она хотела крови. Хотела власти. И неважно какой ценой. Весь мир к ногам… И только. А потому я ее отпустил. Мне не нужна пустая оболочка с мечтами Наполеона: ничего никому не отдавать, а лишь брать, брать, брать… Она стала едва не копией Ромула. Из-за этого разошлись дороги у меня с ним. Из-за этого разбрелись и мы с Мати. А дальше. Дальше. Так резко. Нежданно. Негаданно появилась ты. Так сильно ненавидящая несправедливость, как и я. Такая же гордая. Сильная. Храбрая. Я смотрел и умилялся. Умилялся и таял. Таял, как еще никогда. Каждый твой поступок был для меня нечто невероятным. А твои мысли. Мысли. Я радовался им. Радовался каждой твоей глупости, как своей. Такого с Мати не было. Не было даже близко. И тогда. Тогда, когда ты поцеловала Ромула. Я сорвался. Сорвался с цепи. Ты выстрелила мне в сердце, разодрав его на части. Раскромсав… Ты думала, что для меня ничего не значила, что всего лишь Игрушка. Но это было не так. Это я ходил за тобой, как верный пес. На цепи, на колу. Ни шагу в сторону. Это я чувствовал себя твоей игрушкой. Тенью. Тенью, а не любимым или другом. И когда я увидел то, как легко ты меня променяла, променяла и забыла…. я взорвался. Сломался. Все мои отговорки в твою защиту сгорели. Ты их сожгла. И я выпустил своего демона.