Кэми Гарсия - Прекрасные создания

— Потому, что ты всегда знаешь, что будет в конце фильма. Потому что ты вырос с Аммой, мистическими романами и кроссвордами. Может быть, твоя мама хотела, чтобы ты разгадал то, что не будет ни под силу никому другому.

Отец без особого энтузиазма все еще где-то там стучал в дверь. Я заглянул в следующую книгу. Страница 9, а затем 13. Число страниц нигде не превышало 26. И это притом, что большая часть книг имела гораздо больше страниц….

— В алфавите 26 букв, верно?

— Да…

— Ага, вот оно. Когда я был маленьким и все не мог усидеть в церкви с Сестрами, мама придумывала для меня игры, в которые можно было играть на обратной стороне церковной брошюры. Мы играли в «виселицу», зашифрованные слова и этот алфавитный код.

— Стой, дай я возьму ручку, — она схватила ручку со стола. — Если А — это 1, а Б — это 2, то дай я сейчас это запишу…

— Внимательнее. Иногда я писал цифры при обратном отсчете букв, когда первой считалась последняя буква.

Мы с Леной сидели в окружении книг, передвигаясь от книги к книге, пока мой отец пытался достучаться до нас через дверь. Я не обращал на него внимания точно так же, как и он все эти годы не обращал внимания на меня. Я не собирался ни отвечать ему, ни объяснять что-либо. Пусть почувствует себя на моем месте для разнообразия.

— 3, 12, 1, 9, 13…

— Итан, что ты там делаешь? Что значит этот грохот?

— 25, 15, 21, 18, 19, 5, 12, 6…

Я посмотрел на Лену и отложил бумагу в сторону. Я уже был на шаг впереди:

— Это, кажется, для тебя.

Ответ был таким очевидным, как будто моя мама стояла у меня за спиной и диктовала мне его.

CLAIMYOURSELF — ВЫБЕРИ ПРИЗВАНИЕ САМА

Это было послание для Лены.

Моя мама была здесь, в какой-то форме, в каком-то смысле и в какой-то вселенной. И моя мама все равно была моей мамой, даже если она и жила в книгах, дверных замках, в запахе жареных помидоров и старых книгах.

Она жила.

Когда я, наконец, открыл дверь, передо мной стоял отец в купальном халате. Его взгляд устремился мне за спину, внутрь кабинета, где листы его воображаемого романа были разбросаны как попало, а картина с изображением Итана Картера Уэйта неприкрытая лежала на софе.

— Итан, я…

— Что? Ты хочешь сказать, что месяцами сидел взаперти в кабинете, занимаясь вот этим? — я показал ему измятую страницу в руке.

Он опустил взгляд. Может быть, мой отец и был сумасшедшим, но ему еще хватало рассудка, чтобы понять, что я узнал правду. Лена села на софу, чувствуя себя неловко.

— Почему? Это все, что я хотел бы узнать. Существовала ли книга вообще, или ты просто не хотел видеть меня?

Мой папа медленно поднял голову, его глаза были уставшими и покрасневшими. Он выглядел старым, словно одно разочарование в жизни состарило его вмиг.

— Я просто хотел быть ближе к ней. Когда я здесь, с ее книгами, с ее вещами, то мне кажется, что она на самом деле не ушла. Здесь до сих пор ее запах. Жареные помидоры… — протянул он, словно редкий момент просветления прошел, и он снова лишился рассудка.

Он прошел мимо меня в кабинет, и наклонился, чтобы поднять один из листочков, исписанных кружками. Его рука дрожала.

— Я пытался писать, — он оглянулся на мамино кресло. — Просто я больше не знаю, о чем писать…

Дело было не во мне. Все дело было в моей маме. Несколькими часами ранее я чувствовал то же самое в библиотеке, сидя окруженный ее вещами, пытаясь ощутить ее рядом со мной. Теперь я знал, что она не ушла, и все для меня стало по-другому. А мой отец этого не знал. Она не открывала ему двери и не оставляла сообщений. У него даже этого не было.

На следующей неделе, в канун Рождества, потертый и помятый картонный город уже не казался таким маленьким. Кривой шпиль держался на церкви, и даже фермерский домик будет стоять сам по себе, если его правильно поставить. Приклеенные белые блестки все еще блестели, и город опять был окутан все тем же слоем снега из ваты.

Я лежал на полу на животе, засунув голову под нижние ветви белой сосны, как это всегда было раньше. Сине-зеленые иголки царапали мою шею, пока я осторожно один за другим развешивал маленькие огоньки в круглые дыры с тыльной стороны поломанного городишки. Я сел, чтобы посмотреть, как мягкий белый свет огней меняется, переливаясь радугой из раскрашенных бумажных окон города. Мы так и не нашли фигурок людей, маленькие машинки и животные тоже куда-то исчезли. Городок был пуст, но впервые он не казался опустевшим, а я не чувствовал себя одиноким.

Когда я так сидел, слушая царапанье карандаша Аммы по бумаге и старую заедающую рождественскую папину пластинку, мне что-то попалось на глаза. Это был маленький и темный предмет, завалявшийся между слоями снега из ваты. Это оказалось звездочкой размером с пенни, раскрашенной в серебряный и золотой цвета, с ореолом, напоминавшим погнутую скрепку. Это была верхушка от сделанной из ершика рождественской елки для маленького города, которую мы годами не могли отыскать. Моя мама сделала ее в школе, когда она была еще маленькой девочкой из Саванны.

Я положил ее себе в карман. Отдам ее Лене в следующий раз, когда увижусь с ней, для ее ожерелья талисманов, для сохранности, чтобы звездочка больше не терялась, чтобы я больше не терял ее.

Моей маме это могло бы понравиться. Понравиться. Так же, как ей понравилась бы Лена, или она уже даже ей нравилась.

Выбери призвание сама .

Ответ, который был у нас перед глазами все время. Он был всего лишь заперт в книгах в кабинете моего отца и зажат между страниц маминой кулинарной книги.

И немного припорошен снегом.

(переводчик: Майя Vesper_m Трофимова)

Что-то витало в воздухе. Обычно, когда слышишь это, в действительности в воздухе ничего нет. Но чем ближе становился день рождения Лены, тем больше мне приходилось удивляться. Когда мы вернулись с зимних каникул, коридоры были разрисованы из баллончика, краска покрывала и шкафчики и стены. Только это не было обычное граффити, слова даже отдалённо не напоминали английские. Если вы не видели Книгу Лун, то вообще не подумали бы, что это слова.

Неделю спустя были разбиты все окна в нашем кабинете английского. Опять же, это, возможно, был ветер, но, если учесть, что на улице не было даже лёгкого бриза… И вообще, как ветер мог нацелиться лишь на один кабинет?

Теперь, когда я не играл в баскетбол, весь остаток учебного года приходилось посещать занятия физкультурой — несомненно, худшие занятия в Джексоне. После часа спринтерского бега на время и с мозолями от лазания по связанному узлами канату до самого потолка спортзала я вернулся к своему шкафчику и обнаружил дверь открытой, а свои бумаги разбросанными по всему коридору. Мой рюкзак пропал. Впрочем, несколько часов спустя Линк нашёл его брошенным в мусорный бак за спортзалом, и я усвоил этот урок. Джексон Хай — не место для Книги Лун.