Лилит Сэйнткроу - Дорога в ад

- Кончай, Джаф. Твои волосы…

- Тебе не нравится?

Он склонил голову набок, подставив свету свою шевелюру.

«Проклятье».

- Не в этом дело. Я спрашиваю, что случилось.

«Опять не желаешь мне ничего рассказывать? Особенно сейчас. Хочешь, чтобы я верила тебе на слово. Хочешь, чтобы все оставалось под твоим полным контролем».

Звучало вроде бы убедительно, только вес ножа в моей руке говорил о другом.

- Расскажи, почему ты чуть не разбилась, убегая от меня.

Он развел руками - для него это был весьма выразительный жест, и я заметила на ладонях темные тени. Видимо, оставшиеся после соприкосновения с ножом.

Самолет качнулся, выравнивая ход на новой высоте, отчего всколыхнулся край его плаща.

«А ты действительно хочешь знать?»

- Ну как я могу передать это словами? Я…

Потому что Ева - это все, что осталось на земле от Дорин, и я верила, что в ней сохранилось нечто человеческое - а в противном случае ничего человеческого не осталось и во мне. Потому что я не могла больше молиться, потому что дьявол украл у меня мое «я», потому что Ева была связана и с Люцифером, и с моей болью. И еще множество причин. На краткое доступное изложение каждой из них мне потребовалось бы полчаса, да и то, если он не будет перебивать. А может быть, пришлось бы искать демонско-мериканский словарь, если такой существует в природе.

- Понимаю. - Он сцепил руки за спиной, расставив ноги. - Есть вещи, которые невозможно растолковать даже самым близким. Попробовать объяснить или оставить все как есть - это на твое усмотрение. - Он повернулся, взметнув свой длинный черный плащ с шелестом, похожим на шорох перьев. - Тебе нужен отдых. Мы прибудем на место быстрее, чем ты думаешь.

- Куда?

- Ну а где Люцифер решится с нами встретиться? Там, где он может проследить за нашим продвижением.

С этими словами он вышел за дверь. Свет, проникший снаружи, резанул меня по глазам, так что я вскрикнула. Руки и ноги у меня дрожали, как у зверя, готового к прыжку.

Я извлекла из футляра первую половину ножа. Было не очень удобно, но я прижалась бедром к откидной койке и сравнила два деревянных изделия. На первый взгляд каждое из них само по себе выглядело завершенным, но потом я сообразила, что их можно приладить, если соединить вывернутыми шипами на крестовинах и повернуть. Части ножа гудели, и я сводила руки так, словно держала два мощнейших, тянущихся один к другому электромагнита.

Пальцами, на почти прозрачных ногтях которых еще оставались следы черного молекулярного лака, я бережно соединила половинки. Дерево засветилось мягким медовым насыщенным светом, гудение усилилось - обе части со щелчком слились воедино.

Мощный приток энергии в замкнутое пространство заставил самолет дернуться, а гул ножа ушел за пределы слышимости. Мир сосредоточился вокруг этого оружия: я увидела колышущиеся водоросли, как по краям проделанного мной разреза в ткани мироздания. Геометрия ножа слегка изменилась. Клинок, слегка изогнутый в форме листа, выглядел жутко, и можно было поверить, что он способен нанести страшный ущерб. У меня не осталось ни малейших сомнений: эта штуковина убьет любого демона.

«Не обольщайся, Дэнни, вспомни, что ту древнюю женщину нож не спас. Самоуверенность до добра не доводит».

Был ли нож у хедайры Сефримеля в тот роковой миг? Можно, конечно, попробовать поискать следы ее личности, запечатленные под гладкой поверхностью дерева, но будет ли толк? Я никогда не имела особых успехов в психометрии.

К тому же нож изготовлен из древесины неизвестной породы. Я и предположить не могу, какой именно.

Нож гудел. Он был источником мощи и власти, он давал возможность положить конец безумию, свободно дышать. Свободно думать, забыть о проклятой черной дыре в сознании, угрожавшей потерей рассудка, и о другой дыре - в сердце, где звучало имя Джафримеля. Избавиться от бремени болезненной печали и вины: этих чувств я не могла себе позволить, если собиралась действовать.

- Это неважно, - прошептала я, ни к кому не обращаясь.

Потому что так оно и было. Нет никакой разницы, могу я доверять Джафримелю или нет. Мы движемся по предначертанному пути. Так искусственный интеллект ведет грузовую капсулу по заложенному в программе маршруту. Так начатое Великое Действо завершается само по себе, изменяя ткань мира, преобразуя реальность в соответствии со своими собственными законами.

Одно из двух: или он выполнит условия соглашения, или нет. Но в любом случае кому-то из демонов, а может, и нескольким придется умереть. За этим я прослежу.

Все остальное не имеет значения.

Пустыня Вегас - это такое местечко, что ничего хорошего о нем при всем желании сказать нечего. В ее центре зияет огромный кратер с немыслимым уровнем радиации, стенки которого покрыты тонкой стеклянной коркой, образовавшейся, когда чудовищный взрыв расплавил песок. Эта корка давно растрескалась, из-под нее торчат остатки металлических конструкций. У самого края кратера, почти сползая в него, расположен Город Призраков. Скелетов там столько, что кости видны даже с воздуха, хотя большая часть погребена под песками и перемещается вместе с ними, то поднимаясь на поверхность, то снова уходя вниз. Стон песков - единственный звук, который можно здесь услышать.

А ведь некогда в этом городе, потеснившем пустыню, процветали азартные игры, пьянство и плотские удовольствия. Как обычно бывало в Мериканскую эру, люди сурово порицали страсти, но предавались им с огромным пылом. «Евангелистам», как и всем тоталитарным режимам, требовалось место для отдыха, и за неимением лучшего выбрали Вегас. Возможно, суровым вождям Республики показалось забавным перемещение правительства в обитель греха, когда после убийства Кохбы бар Гилеада оппозиционные силы вытеснили их из прежней столицы. А может быть, поскольку после ряда крупных сражений они были выбиты из колорадских бункеров, им было больше некуда деваться. Впрочем, не исключено, что это произошло из-за общего хаоса.

Так или иначе, они укрепились здесь, угрожая в случае попытки штурма нанести ядерный удар. Но в итоге ядерный удар был нанесен по ним.

По окончании Семидесятидневной войны никто так и не взял на себя ответственность за активацию кодов, позволившую сбросить бомбу. Правда, тот, кто это сделал, спас гораздо больше жизней, чем погубил. Упрямцы не сдались бы просто так, а поскольку безумных фанатиков было много и ресурсов в их распоряжении хватало, кровь могла бы литься еще долго, особенно в горах и в труднодоступной местности.

Однако этот человек разом убил миллион, а то и больше людей, по большей части ни в чем не повинных мирных граждан. После самого взрыва они еще долго продолжали умирать от болезней, вызванных радиацией, в созданных в пустыне фильтрационных лагерях. Агенты временного правительства не спеша разбирались в том, кто из выживших после бомбардировки мятежник, а кто законопослушный гражданин.