Вирджиния Кантра - Морской лорд

И, тем не менее, он не преодолевал разрыв между ними. Его рот нависал над ее губами, ожидая ее участия, насмехаясь над ее контролем.

Расстройство вибрировало в ее горле. Она покачнулась на цыпочках, чтобы встретить его рот. Ее зубы закусили его нижнюю губу. Ее тело почувствовало его порыв прежде, чем он погрузился с нею в поцелуй, беря ее, дегустируя ее мягкими, голодными укусами. Ее мускулы напряглись в шоке от жара, а затем скачка восхищения, подобного скольжению в ванну до того, как все станет жидким и теплым. Ответ просочился в ее кровь и затопил сознание.

Больше, да, теперь, снова…

Она посасывала его язык. Она хотела съесть его живьем. Всю свою жизнь она жаждала его, всего этого. Его рука скользнула в ее волосы, поддерживая в неподвижности ее голову, в то время как его рот совершал грабительские набеги на ее, и сердце угрожало выпрыгнуть из груди. Затопленная потребностью касаться, брать, она потянулась в его сторону, несмотря на захват на своем запястье. Его пальцы сжали и затем выпустили ее руку, он поднял ее, когда она обхватила его шею обеими руками. Его колено втиснулось между ее бедрами. Его широкая рука, обхватившая ее зад, подтягивала ее к нему. Он был полностью, горячо возбужден, толстый и длинный, упирающийся в нее. Он потянул ее к кровати.

Сквозь туман эмоций поднималась паника, волна потребности. Паника и рассудок.

Люси всплыла на поверхность, задыхаясь.

— Нет.

— Слишком поздно, — его рот требовал ее. Его прикосновение было безжалостным, впечатывающимся в ее память. — Позволь мне обладать тобой. Отдайся мне.

О, она поддалась искушению, жаждущая и напуганная. Он был слишком силен для нее. Если она позволит ему взять себя, если она однажды сдастся на волю ему и своей страсти, то он поглотит ее, тело, разум и сердце. Ее пульс ускорился. Она наткнулась на кровать ногами, на уровне колена.

— Ты сказал, что не будешь меня принуждать, — она напомнила ему, затаив дыхание.

— Не принуждать, — его губы обдавали теплом ее щеку, ухо, шею. — Убеждать.

От его мастерства соблазнителя у нее подгибались колени. Ее воля. Но внутри нее оставалось маленькое, твердое ядро самой Люси, неподатливое, как семечко зимой. Она покачала головой.

— Это то же самое. Это то же самое, если я не могу уйти.

Его руки замерли. Он поднял голову.

— Чушь. Ты хочешь этого. Ты хочешь меня.

Она постаралась не смутиться.

— Возможно. — Да. — Но я не буду заниматься сексом с тобой, пока я — твоя заключенная.

Его глаза сузились. Он сердит, догадалась она. Гнев, как и сильное чувство любого вида, всегда пугало ее. Но потерять себя, потерять контроль — пугало ее даже больше.

— Ты воспользовалась бы своим телом, чтобы заключить сделку в обмен на свою свободу? — спросил он.

Жар ударил ей в лицо.

— Это мое тело. У нас не может быть равноправных отношений, мы не можем заниматься сексом, если я не свободна выбирать.

— Равноправных, — рычание ярости и разочарования вырвалось из его горла. — Я — гораздо больше твой узник, чем ты моя заключенная.

Если бы позади нее не было кровати, то она заколебалась бы. Отступила. Она нашла спасение в замешательстве.

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

— Я — селки, — он сорвал котиковую шкуру у изножья кровати и втиснул ее между ними. Тяжелый, обволакивающий мех развернулся между ним и Люси. — Я отдал тебе свою шкуру. Я положил себя, свою свободу к твоим ногам. Ты держишь в руках мою жизнь так же верно, как держишь судьбу моих людей.

Она чувствовала себя разбитой, изумленной, оскорбленной. Пойманная в ловушку напротив кровати, она столкнулась с ним, ощетиниваясь как маленькое, загнанное в угол животное.

— Я не просила твоей жизни. Или твоей шкуры. Я не просила ничего из этого. Я не хочу этого.

Его серебристые глаза сверкнули.

— У тебя не хватает смелости взять это, — сказал он холодно.

Он бросил мех к ее ногам и вышел.

Конн сидел в темноте в вестибюле, который когда-то служил классной комнатой селки, далеко от хранителей, все еще собранных в зале. Большинство легло спать, в своих постелях или чужих, в погоне за сном или бесплодным совокуплением. Последние беседы — о политике и сближении пар — затухали как огонь и велись шепотом.

Конн нахмурился, глядя в стакан с виски. Он учился сам на неудачах своего отца, решив не повторять его ошибки.

Никогда не поддаваться импульсу.

Никогда не допускать эмоций.

Никогда не проявлять слабость.

Сегодня вечером он сделал все три с предсказуемыми и пагубными результатами.

Звук шагов предупредил, что он уже не один. Его сердце забилось чаще. Он поднял голову, надеясь… на что? Что она пришла за ним?

Грифф стоял в сводчатом проходе комнаты, контуром, обрисованным в красных сполохах большого очага.

Разочарование Конна было терпким, как виски во рту. Он поднял брови.

— Если тебе нужен партнер на вечер, хранитель, ты пришел не в то место.

Смотритель замка вошел в классную комнату, избегая разбросанных в темноте столов и кресел.

— Я нашел своего партнера более чем сто лет назад. Это было ее место. Я прихожу посидеть и вспомнить.

Невозмутимая преданность мужчины своей умершей паре пристыдила Кона с его неудавшейся шуткой. Пристыженный и почти ревнующий.

— В зале не было женщин-селки, которые могли бы отвлечь тебя этой ночью?

Грифф кисло улыбнулся.

— Я присматривал за половиной из них в море во время их первой трансформации. Я слишком стар для них.

— Моложе меня.

Грифф опустил свое большое тело в маленькое кресло, протягивая длинные ноги перед пустым очагом.

— Дело не в годах, мой принц. В том, что Вы делаете с ними.

Конн покачал головой, соглашаясь с его мыслью.

— Я удивлен, что вижу Вас здесь, — продолжил Грифф. — И, вообще сегодня вечером.

Конн покрутил стакан в руке.

— Мои планы на вечер столкнулись с неожиданным… препятствием.

Грифф выпрямился.

— Го?

— Человеческое препятствие, — прояснил Конн.

Расслабившись, Грифф следил за янтарной жидкостью в стакане Конна.

— Таким образом, Вы применяете человеческое решение?

— Это казалось разумным, — Конн позволил восемнадцатилетнему шотландскому виски перекатываться на его языке. — Не смотря на свою ограниченность в других вопросах, люди делают хорошее виски.

Грифф посмотрел ему в глаза.

— И эта «ограниченность в других вопросах», благодаря которой Вы пьете один в темноте вместо того, чтобы наслаждаться компанией Вашей леди?

Конн напрягся. Он не обсуждал свою личную жизнь со своими хранителями. Но, и при этом он не мог позволить Грифу сложить ответственность за свою дилемму у двери Люси.

— Это была не ее ошибка, — сказал он коротко. — Моя.

Они посидели в тишине, которая говорила сама за себя.